Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным

– Где же Джозеф? – горестно спросила Элизабет. – Это наш первый вечер дома, а он куда-то пропал. Я даже глотка воды не выпила.

Рама встала и расправила шуршащую юбку.

– Прости, бедная девочка. Даже не подумала, что тебя надо накормить. Пойдем в кухню. Умоешься, а я заварю чай, порежу хлеб и мясо.

В кухне сипло пыхтел чайник. Рама положила на тарелку хлеб, куски ростбифа и налила чашку желтого чая.

– Давай вернемся в гостиную, Элизабет. Там будет удобнее ужинать.

Элизабет без стеснения смастерила пару толстых сэндвичей и жадно их проглотила. Однако особенно поддержал и успокоил ее горячий, крепкий, горьковатый чай. Снова сев в кресло, Рама с интересом наблюдала, как новая родственница набивает рот.

– Ты хорошенькая, – заметила она серьезно. – Не думала, что Джозеф найдет хорошенькую жену.

Элизабет покраснела.

– Что вы имеете в виду? – спросила наивно. Здесь были потоки чувств, которые она не могла понять, и способы мышления, которые не относились к категориям ее опыта и образования. Это обстоятельство слегка пугало, и все же она лукаво улыбнулась. – Конечно, он это знает. Сам мне говорил.

Рама спокойно рассмеялась.

– Оказывается, я понимала его хуже, чем думала. Считала, что будет выбирать жену так же, как выбирает корову, – чтобы та в полной мере соответствовала всем требованиям. Хорошая жена тоже должна соответствовать определенным запросам и напоминать корову. Возможно, Джозеф более человечен, чем я представляла. – В ее голосе послышалась горечь. Сильные белые пальцы пригладили волосы по обе стороны от ровного пробора. – Пожалуй, тоже выпью чашку чая. Только долью воды, а то, наверное, уже стал слишком крепким.

– Конечно, Джозеф вполне человечен, – подтвердила Элизабет. – Не понимаю, почему вам кажется иначе. Просто он стеснительный. Смущается, и все.

Внезапно ей вспомнились ущелье и бурлящая река. Стало страшно, и она поспешила выбросить мысль из головы.

Рама с жалостью улыбнулась.

– Нет, он вовсе не стеснительный. Думаю, во всем мире не найдется человека менее стеснительного. – И сочувственно добавила: – Ты не знаешь Джозефа. Расскажу о нем не для того, чтобы испугать, а чтобы ты не испугалась, когда его узнаешь.

Рама долго молчала, собираясь с мыслями и подбирая убедительные слова; но вот наконец она заговорила:

– Вижу, что ты уже ищешь оправдания – они словно кусты, за которыми можно спрятаться от собственных сомнений. – Ее пальцы утратили спокойствие: теперь они шевелились подобно щупальцам голодного морского существа. – «Он ребенок, – говоришь ты себе. – Он мечтает». – Ее голос зазвучал резко и уверенно. – Нет, он не ребенок. А если и мечтает, то ты никогда не узнаешь, о чем его мечты.

Элизабет обиженно вспыхнула:

– О чем вы говорите? Джозеф женился на мне, а вы стараетесь представить его чужим человеком. – Ее голос неуверенно дрогнул. – Конечно, я хорошо его знаю. Думаете, вышла бы за незнакомого человека?

Но Рама лишь улыбнулась.

– Не бойся, Элизабет. Ты уже кое-что видела в жизни. Думаю, жестокости в нем нет, так что можешь поклоняться без страха быть принесенной в жертву.

В памяти Элизабет внезапно возникла картина венчания – то самое мгновенье, когда во время монотонной службы она перепутала мужа с Христом.

– Не понимаю, о чем вы! – воскликнула она. – Почему говорите «поклоняться»? Я устала; весь день ехала. Слова обладают значением, которое меняется вместе со мной. Что вы называете «поклонением»?

Рама подалась вперед и положила ладони на колени Элизабет.

– Сейчас странное время, – проговорила она тихо. – В самом начале я сказала, что сегодня вечером дверь открыта. Как в канун Дня Всех Святых, когда призраки свободно разгуливают где хотят. Сегодня умер наш брат, поэтому дверь открыта и во мне, и немного в тебе. На свет могут выйти мысли, которые обычно прячутся в глубине сознания, в темноте, забившись в какой-нибудь укромный уголок. Расскажу о том, что думаю, но обычно держу в секрете. Иногда в глазах других людей я замечаю ту же мысль, будто тень в воде.

В такт своим словам Рама легонько постукивала Элизабет пальцами по колену, а глаза ее блестели все ярче – пока не вспыхнули страстным светом.

– Я понимаю мужчин, – продолжила она. – Своего мужа знаю так хорошо, что чувствую его мысль, как только та зародилась. И чувствую побуждение, прежде чем импульс воплотится в движение. Я знаю Бертона до глубины его вялой души, а Бенджи… Я всегда видела его безмятежность и лень. Понимала, как искренне он сожалеет, что родился таким, но измениться не может. – Рама улыбнулась воспоминанию. – Однажды Бенджи пришел ко мне, когда Томаса не было дома. Потерянный и грустный. Почти до утра я держала его в объятиях словно малого ребенка. – Ее пальцы согнулись, практически сжавшись в кулак. – Понимаю их всех, – закончила она хрипло. – Интуиция никогда меня не подводит. Но Джозефа не понимаю. И отца его тоже не понимала.

Поддавшись ритму постукиваний, Элизабет медленно кивала.

Рама продолжала говорить: