Неведомые дороги (сборник)

Тишина эта царствовала в доме много часов, пока во второй половине дня ее не разорвал скрип открывающейся двери и шаги.

– Ага! – радостно воскликнула старуха, войдя на кухню через дверь черного хода и увидев на полу свою раскрытую сумку. Тяжело – сказывался артрит – наклонилась, подняла сумку, несколько мгновений смотрела в нее.

Улыбаясь, застегнула "молнию".

В западне

Глава 1

В ночь, когда это произошло, буран накрыл весь северо-восток. Снег пошел с наступлением сумерек. Мег Ласситер как раз везла сына от врача. Поначалу снежинки планировали со стального неба в холодном, застывшем воздухе. Но потом с юго-запада подул порывистый ветер, бросая целые охапки снега под фары джипа-универсала.

Томми сидел боком на заднем сиденье, положив на него загипсованную ногу, и тяжело вздыхал.

– На эту зиму я остался без санок, лыж и коньков. Да, мама?

– Сезон только начался, – успокоила его Мег. – Ты выздоровеешь задолго до весны. Еще успеешь накататься.

– Хорошо бы... – Ногу Томми сломал двумя неделями раньше и в предыдущий визит к доктору Джонсону они узнали, что в гипсе ему ходить еще шесть недель. "Кость раздроблена, в принципе, ничего страшного, но срастается она в таких случаях дольше, чем при простом переломе". – Но, мам, в жизни определенное число зим. И мне очень жаль, что одной придется лишиться.

Мег улыбнулась и посмотрела в зеркало заднего обзора, в котором могла видеть лицо сына.

– Тебе только десять лет, дорогой. Для тебя зим впереди без счета... или около того.

– Да нет же, мам. Скоро я поступлю в колледж, а значит, придется много заниматься, так что на развлечения времени не останется совсем...

– До колледжа еще восемь лет!

– Ты всегда говорила, что с возрастом время бежит быстрее. А после колледжа я пойду работать, потом надо будет содержать семью.

– Поверь мне, малыш, время начинает ускоряться лишь после тридцати.

Хотя Томми любил веселиться, как любой десятилетний ребенок, иногда он становился на удивление серьезным. Такое случалось с ним и раньше, но особенно проявилось в последние два года, после смерти его отца.

Мег затормозила у последнего светофора на северной окраине города, в семи милях от их фермы. Включила "дворники", которые смахнули сухие снежинки с ветрового стекла.

– Сколько тебе лет, ма?

– Тридцать пять.

– Bay, неужели?

– У тебя такой голос, словно я – древняя старуха.

– Когда тебе было десять, люди уже ездили на автомобилях?

Смех у Томми был очень мелодичный. Мег нравилось слушать, как сын смеется, возможно, потому, что в последние два года смеялся он нечасто.

Справа от дороги две легковушки и пикап заправлялись на бензоколонке "Шелл". Шестифутовая елочка лежала поперек кузова пикапа. До Рождества оставалось лишь восемь дней.

На противоположной стороне шоссе "Таверна Хадденбека". В сгущающихся сумерках снежные хлопья белой ватой ложились на зеленые лапы стофутовых елей, а те снежинки, что попадали в полосы льющегося из окон янтарного света, рассыпались в золотую пыль.

– Раз уж об этом зашел разговор, – снова подал голос с заднего сиденья Томми, – я просто не понимаю, как люди могли ездить на автомобилях, когда тебе было десять. Насколько мне известно, колесо изобрели, лишь когда тебе исполнилось одиннадцать.

– За это ты получишь на обед пирог с червями и пчелиный суп.

– Ты самая злая мать в этом мире.

Мег посмотрела в зеркало заднего обзора и увидела, что мальчик, несмотря на шутливый тон, больше не улыбается, а мрачно смотрит на таверну.

Чуть больше двух лет назад пьяница, которого звали Дек Слейтер, вышел из "Таверны Хадденбека" примерно в то самое время, когда Джим Ласситер ехал в город, чтобы председательствовать на заседании комитета по сбору пожертвований для церкви святого Павла. Мчащийся на огромный скорости "Бьюик" Слейтера врезался в автомобиль Джима на Блек-Оук-роуд. Джим умер мгновенно, Слейтера парализовало.

Часто, когда мать и сын Ласситеры проезжали "Таверну Хадденбека" и поворот, возле которого погиб Джим, Томми пытался скрыть сердечную боль шутливой болтовней. Не сегодня. На сегодня запас шуток закончился.

– Зеленый свет, мам.

Мег миновала перекресток и границу города. Главная улица перешла в двухполосное шоссе – Блек-Оук-роуд.

Сейчас Томми уже свыкся с потерей отца. А почти год после гибели Джима Мег частенько видела, как мальчик тихонько сидел у окна, погруженный в свои мысли, и щеки его были мокры от слез. В его сердце образовалась пустота, заполнить которую не мог никто. Джим был хорошим мужем и прекрасным отцом, так любил сына, что они составляли единое целое. Поэтому гибель Джима поразила Томми в самое сердце, а такие раны заживают нескоро.

И Мег знала, что только время может полностью излечить ее сына.

Снегопад усилился, сумерки перешли в ночь, видимость ухудшилась, поэтому Мег сбавила скорость. Даже наклонившись вперед, она могла видеть лишь двадцать ярдов дороги.

– Погода портится, – прокомментировал Томми с заднего сиденья.

– Бывало и хуже.

– Где? На Юконе?