Неведомые дороги (сборник)

– Они – дичь, идиот. Игрушки, в которые мы играем. Ничего больше. И что это за бред насчет ограничений, которых требует наша жизнь? Не надо бояться хаоса, не надо его отвергать. Мы должны опираться на хаос. Хаос, прекрасный хаос, основа нашей вселенной, где звезды и галактики сталкиваются волей случая, бесцельно и бессмысленно.

– Хаос несовместим с любовью, – заметил Френк. – Любовь – залог стабильности и порядка.

– Тогда кому нужна любовь? – спросил Скэгг, и последнее слово произнес особенно пренебрежительным тоном.

Френк вздохнул.

– Я не смыслю жизни без любви. И меня радуют мои отношения с людьми.

– Радуют? Сказал бы – портят.

Френк кивнул.

– Разумеется, с твоей колокольни все именно так и выглядит. Но самое печальное то, что ради любви, во имя защиты любви мне придется тебя убить.

Скэгг изумился.

– Убить меня? Это что, шутка? Ты не можешь убить меня, как я не могу убить тебя. Мы оба бессмертны, ты и я.

– Ты молод, – ответил Френк. – Молод даже по человеческим меркам, а по нашим – просто младенец. Я как минимум на триста лет старше тебя.

– И что?

– Есть способности, которые мы приобретаем только с возрастом.

– Какие способности?

– Сегодня я наблюдал, как ты демонстрировал свою генетическую пластичность. Видел, как ты принимал самые фантастические формы. Но мне представляется, что ты еще не обрел контроля над своим телом на клеточном уровне.

– Это ты о чем?

– Ты не можешь превратиться в аморфную массу, которая, несмотря на предельную бесформенность, остается единым целым. Этот прием я продемонстрировал тебе, когда, не раздеваясь, остался голым. Тут требуется железный контроль, потому что ты балансируешь на грани хаоса, перейдя которую можно потерять себя как личность. Ты еще не достиг такого уровня, потому что, умей ты превращаться в аморфную массу, ты бы попытался запугать меня именно этим. Твои же трансформации больше похожи на фокусы. Тобой движет прихоть, ты обретаешь ту форму, которую в этот момент рисует твое воображение, и такое поведение говорит о ребячестве.

– И что? – Скэгг не выказывал страха, оставался самоуверенным и наглым. – Твое умение превращаться в аморфную массу не отрицает моего бессмертия, моей неуничтожимости. Все раны, какие бы они ни были тяжелыми, заживают. Все яды исторгаются моим организмом. Ни адская жара, ни арктический холод, ни взрыв, за исключением разве что ядерного, который разложит меня на молекулы, ни кислота не могут сократить мою жизнь ни на секунду.

– Но ты – живое существо с системой обмена веществ, – указал Френк. – Так или иначе, с помощью легких, если ты в облике человека, или других органов при трансформациях ты должен дышать. Для поддержания жизни тебе нужен кислород.

Скэгг смотрел на него, не понимая, о чем идет речь, недооценивая угрозу.

Мгновенно Френк покинул человеческий облик, перешел в аморфную форму, превратился в огромную мантию, которая, устремившись вперед, окутала Скэгга, прилипла к нему, как вторая кожа, забираясь в каждую складочку, закупоривая каждую пору. Мантия накрыла нос, рот, уши, глаза, обволокла каждый волосок, отсекая доступ кислорода.

Внутри желеобразного кокона Скэгг вырастил когти, рога, шпоры, пытаясь разорвать душащую его аморфную мантию. Но плоть Френка не рвалась и не дырявилась. Даже если клетки расходились под ударом острия, они тут же слипались вместе, мгновенно соединяясь на самой острой кромке.

Скэгг образовал десяток ртов в различных частях своего тела с клыками, со змеиными зубами, и все они принялись рвать плоть противника. Но аморфное вещество лишь затекало в отверстия вместо того, чтобы отрываться от них («Вот мое тело, попробуй его»), выстилало их, препятствуя кусанию и глотанию, тонким слоем покрывало зубы, отчего они теряли остроту.

Скэгг превратился в гигантского таракана. Кокон-Френк повторил его маневр.

Скэгг выпростал крылья и попытался улететь.

Кокон-Френк своим весом придавил его к полу, не позволив подняться в воздух.

Снаружи по-прежнему бушевал хаос грозы. На складе, где все ящики и коробки лежали на предназначенных для них местах, где специальные системы автоматически контролировали влажность и температуру воздуха, везде, за исключением тела Скэгга, царил порядок. Но хаос Скэгга находился внутри непробиваемого кокона Френка Шоу.

Френк обнимал Скэгга не как палач, а как брат и священник. Медленно и нежно уводил его из этой жизни, с тем же сожалением, какое испытывал, видя страдания обыкновенных людей, умирающих от болезни или в результате несчастного случая. Во вселенной, жаждущей порядка, смерть, дочь хаоса, не могла быть желанной гостьей.

Еще час, слабея, Скэгг продолжал отчаянно сопротивляться. Человек не протянул бы так долго без доступа кислорода, но Скэгг не был человеком, он принадлежал к другому виду разумных существ.