Неведомые поля (сборник)

– Привет, — сказала она. — Старый Рыцарь Чего-то Такого. Призраков и Драконов.

Она показалась ему немного бледнее той девочки, что обращалась в птицу, но в остальном он не заметил никаких изменений.

– Я слышал, ты заболела после Турнира Святого Кита, — сказал Фаррел.

– Теперь все в порядке?

Выражение Эйффи ненадолго стало озадаченным, потом она кивнула.

– Заболела, да. Сейчас все хорошо. Я сильно болела.

Фаррелл видел по ее глазам, что он для нее — человек со знакомым лицом, не больше, какие-либо воспоминания о его связи с событиями, предшествовашими Турниру, в глазах Эйффи отсутствовали.

– Настоящая горячка была, — продолжала она. — Я теперь многого не помню.

– А Никласа Боннера ты помнишь?

Лицо осталось совершенно пустым, настолько, что о притворстве не могло быть и речи. Она никогда прежде не слышала этого имени.

– Вообще-то, — сказала она, — в Лиге куча людей, которых я никак не могу припомнить. Да она меня теперь и интересует не так, чтобы очень, не то, что раньше.

– О твоем отце этого не скажешь.

Она рассмеялась, обнимая рюкзачок с книгами и прислонясь к Мадам Шуман-Хейнк.

– Взрослым некуда время девать. Им же не задают на дом задач по комьютеру, и пьес они не ставят. Мы вон репетируем «Мышьяк и старое кружево», я собирабюсь играть одну из старушек.

Она продолжала болтать, а ее подружки переминались на углу, и Брисеида зевала и вздыхала в автобусе. В конце концов, Фаррелл ее перебил.

– Я не хотел тебя задерживать, — сказал он. — Просто мне нужно было спросить кое о чем.

Эйффи ожидала вопроса, лишь тень опаски проступила в ее улыбке.

– Что она сказала тебе? — спросил Фаррелл. — В той комнате, когда собирала твой разрушенный разум, пока все остальное разваливалось, что она тебе сказала?

Он старался, чтобы голос его оставался ровным, без малейшей угрозы, но Эйффи отступила на шаг.

– Ну же, уж это-то ты должна была запомнить. Даже если ты не помнишь, как ты там оказалась, или что там происходило, ты должна была запомнить ее, а она наверняка тебе что-то рассказывала. Она не говорила, куда собирается, что с ней станет? Черт тебя побери, скажешь ты мне, о чем она с тобой говорила, или не скажешь?

На какой-то миг он совершенно уверился, что некая часть ее, некая рыжевато-золотая искра в глазах отличнейшим образом понимает каждое его слово и смеется над ним, откидываясь назад, будто Никлас Боннер в рощице мамонтовых деревьев. Но затем те же глаза наполнились слезами негодования, и она через улицу побежала к подругам. Человек, одетый в подобие формы, достаточное, чтобы заподозрить его в принадлежности к школьной охране, уже направлялся к Фарреллу, так что тот запрыгнул назад в автобус, и вместе с Брисеидой убрался от школы подальше. Бросив на Эйффи последний взгляд, он увидел, что все три девочки утешают и обнимают ее, а одна даже пытается погладить по голове.

Кольцевидная змейка тускло засветилась на руле, когда Мадам Шуман-Хейнк приблизилась к скоростному шоссе. Брисеида, высунувшись в окошко, с интересом следила за режущими Залив парусными лодками.

– Пилот вызывает штурмана, — сказал Фаррелл. — На юг Мексика, на север Канада. Прием.

Брисеида хвостом и носом показала, куда повернуть.

Рассказы

Два сердца

Мой брат Уилфрид постоянно твердит — дескать, несправедливо, что все это случилось со мной. Я, мол, девчонка и вообще моложе. По его мнению, я еще слишком глупа, чтобы самой завязывать ремни на сандалиях. Но я—то считаю, что все было по—честному. Я считаю — все случилось именно так, как должно было случиться. За исключением, быть может, самой грустной части, но без нее, наверное, тоже нельзя было обойтись. Меня зовут Суз, и мне девять лет. В будущем месяце, как раз в годовщину появления грифона, мне исполнится десять. Уилфрид говорит — грифон появился в наших краях из—за меня. Он, мол, прослышал, что в нашей деревне родился самый безобразный на свете ребенок, и прилетел, чтобы меня сожрать, но я оказалась слишкомуродливой. Вот грифон и поселился в Черном лесу (это мы его так прозвали; на самом деле он называется Полуночной дубравой, потому что там всегда темно, словно самой глухой полночью — до того могучи там деревья) и начал таскать наших овец и коз. Грифоны часто так поступают, если им понравится какое—то место.

Но никогда, никогда он не ел детей. Во всяком случае до нынешнего года.