Неведомые поля (сборник)

Никого, столь же прекрасного, как Никлас Боннер, Фарреллу до сей поры видеть не приходилось. Пожалуй, ближайшим из известных ему подобий такой красоты обладала хранящаяся в Нью-Йоркской художественной галерее побитая каменная голова, скульптурный фрагмент величиною в кулак, предположительно представляющий собой изваянный на севере Индии портрет Александра Великого; улыбка его когда-то проникла прямиком Фарреллу в мозг, как проникала сейчас улыбка Никласа Боннера. И хотя лицо изваяния было ободрано и покрыто пятнами, тогда как кожа Никласа Боннера обладала совершенством, присущим воде; хотя ком плотных серых завитков на голове изваяния выглядел бы рядом с абсурдно пышной золотистой гривой юноши окаменевшим колтуном; — изваяние все же могло бы послужить образцом при сотворении этих высоких и полных ланит, дремотного рта с намеком на легкий подъем одного его уголка и общего выражения спокойного знания, столь чувственного, что словно бы уже почти и бесполого. Только каменные глаза казались более человеческими. На лице Никласа Боннера светились глаза цвета шампанского, цвета молнии и встретиться с ним взглядом было все равно, что увидеть сквозь открытое в лето окно древнюю пустоту черной дыры. С неожиданным и нелепым сочувствием Фаррелл подумал: Вероятно, он просто ничего не может сделать со своими глазами.Беспечным, счастливым голосом воспитанного юноши Никлас Боннер сказал:

– Великая радость для меня — встретиться с вами, мой лорд.

Знает ли он, что я его видел?Сердце Фаррелла болезненно запиналось, он не мог заставить себя заглянуть в эти глаза еще раз.

– Я бедный скитающийся музыкант, не более, — обращаясь к Эйффи, сказал он, — играющий ночами то там, то тут, но нигде по две ночи кряду.

Никлас Боннер улыбнулся луне, все еще продолжая переступать с ноги на ногу, ибо он так и не расстался с паваной. Что же, если б я не танцевал так долго, как, сколько я понимаю, не танцевал он…Фаррелл ласково сжал ладонь Джулии и подмигнул ей.

Зубы у Эйффи оказались мелкие и острые — рыбьи зубы. Изобразив на лице чопорность, она опустила глаза и на языке Лиги сказала, уставясь на их соединенные ладони:

– Сэр трубадур, я прозываюсь Эйффи Шотландская, или инако Эйффи из Северных Стран, и сей ночью душа моя всецело отдана танцам. Откройте же мне, не таясь, ваше имя и звание, кое вы носите в вашей стране, а после того явите мне доброту и потанцуйте со мной немного. Я — Эйффи.

– Госпожа моя, существует некий завет, — начал объяснять Фаррелл, но она сразу же перебила его:

– О нет, что для Эйффи сии незначащие запреты? Поверьте, открыв мне свое имя, вы не навлечете на себя никоей беды, но одно только великое благо,

– и она медленно провела кончиком бледного языка по чуть потрескавшимся губам.

Ладонь Джулии сжала Фарреллову и он вспомнил не только ее яростное предупреждение: «Имена здесь кое-что значат», но и слова Сарацина Хамида: «Вы даже богам не позволите вызнать ваше настоящее имя». Повинуясь странному и не очень внятному побуждению, он осторожно сказал:

– Увы, завет сей наложен всесильным императором-магом Пресвитером Иоанном и кто решится отринуть подобное табу? И потому молю вас, более не просите меня, ибо я могу поддаться обаянию вашей красы и навлечь на себя злую судьбу, — в детстве, играя в футбол в переулках и на спортивных площадках, Фаррелл славился умением на бегу обводить защитников.

Если имя Пресвитера Иоанна и вызвало какую-либо реакцию, Фаррелл не смог ее распознать. Никлас Боннер, не скрываясь, расхохотался – слушай этот смех достаточно часто, и какая-нибудь чертова штука в тебе разобьется, может быть, и не сердце, но что-то сломается обязательно

– а Эйффи пошла пятнами, наподобие листьев сумаха. Тем временем леди Хризеида уже начала легко постукивать по барабану, и Эйффи взяла Фаррелла за свободную руку.

– Ну что ж, потанцевать мы во всяком случае можем, — сказала она. Маленькая ее ладонь оказалась горячей, жесткой и липковатой, с тесно сидящими длинными пальцами.

Она продолжала:

– Сейчас заиграют «Гальярду Маркграфа». Вам известны ее фигуры?

– Полагаю, да, — ответил Фаррелл.

Пообок Никлас Боннер склонился перед Джулией, предлагая ей руку. Она приняла приглашение спокойно, не выказав страха и не оглянувшись на Фаррелла, ушедшего следом за Эйффи. Никлас Боннер, впрочем, оглянулся, и ангельский рот его дернулся, будто хвост охотящейся кошки.