Невенчанная жена Владимира Святого

Людей согнали в одну сторону, быстро пристроили веревку на толстый сук старой березы, избитого татя сунули в нее головой, которая и так моталась, как ботало у коровы. Когда татя все же повесили, его ноги недолго дергались, почти сразу обвис мешком. Жители веси смотрели на своего сородича без особого интереса и совсем без ужаса, даже малые дети. Неужто привыкли к такому зрелищу? – недоумевала княгиня.

Гораздо больше заволновались, когда стало ясно, что и повеление сжечь весь дотла не пустая угроза. Заголосили бабы, дернулись к своим землянкам мужики, но дружинники отогнали всех обратно и взялись за большие ветки, запаливая их от костра. Вдоль домов понеслись трое всадников, бросая горящие ветки на землянки. Наблюдая с седла, как одна за другой загораются соломенные крыши убогих жилищ, Рогнеда скрипела зубами. Ждать до конца не стала, тронула поводья, отправляя лошадь к своему двору.

Глядя вслед ее коню, старик покачал головой:

– Всех повесишь, кто тебя защитит, княгиня?

Но он ошибся, всех вешать Рогнеда не собиралась, напротив, она распорядилась спешно соорудить жилье для людей из веси. Но не такое, какими были их землянки, а хотя бы две избы. Пусть пока в тесноте, но не в холоде. Сама расспросила каждого, кто чем может заниматься. Нашелся бондарь, кроме того, шорник, конскую упряжь хорошую делал, но особо мастеровых в веси не оказалось. Шорника тут же посадили за работу. Остальным тоже занятие нашлось. Всех жителей веси Рогнеда объявила своей челядью, но обещала кормить, дать крышу над головой и защиту.

Были такие, кто возмутился, мол, вольные, не желаем в холопы. Первым об этом объявил тот самый дед. Княгиня вышла на крыльцо, велела позвать новую челядь.

– Ну, кто еще не хочет жить у меня на дворе?

Люди, впервые за многие годы вволю поевшие и согревшиеся в тепле, не отвечали, лишь головы опустили пониже. Только дед все бузил. Он кричал:

– Пошто в челядь вольных людей загоняешь, княгиня?! Пошто наши избы спалила?! Мы отродясь ни у кого рабами не были, и у тебя не станем выи гнуть!

Рогнеда стояла на крыльце и смотрела на толпу новых челядников, переминавшихся с ноги на ногу с опущенными головами. В ее сердце боролись сочувствие и презрение к этим людям. Остались без крова, потеряли волю, но ведь даже не сопротивляются. Глупый, шумливый дед не в счет. Что он может? Покричит, покричит и затихнет. Ежели негде жить, куда ему деваться?

Но она ошиблась, ни затихать, ни подчиняться дед не собирался, оборванные рукава его ветхой рубахи мотались из стороны в сторону, открывая тощие жилистые руки, которые, видно, в свое время были сильными да высохли от старости. Щербатый рот от крика брызгал слюной во все стороны, голос хрипел, сыпля проклятья на голову княгини, покусившейся на их жилища и свободу. Рогнеде очень хотелось сказать, что жилища слова доброго не стоили, а за свободу ни один поперек ее воли не встал, даже дед и тот лишь слюной исходит, но терпеливо сносит все тычки дружинников, отпихивающих в сторону. Да что ж это за люди такие?! Быдло и есть быдло! Почему-то взяло зло на жителей веси, полочане иные, их попробуй задень, жизни не пожалеют, а отпор обидчику дадут!

Крик деда надоел, Рогнеда поморщилась:

– Вот ты и иди на все четыре стороны! Гладкой дороги за воротами. А кто останется, будет работать как все! – Голос княгини звенел.

Вышан не знал, радоваться ему или плакать, княгиня, похоже, проснулась, теперь ни дня покоя не увидишь. Уж лучше бы сидела себе и страдала, зато тихо было в Изяславле…

Но вздыхай не вздыхай, а за дружину взяться пришлось. И не только за нее.

Беспокойно оказалось не из-за одной княгини. Недолго радовались благополучному исходу, видно, все же второй тать не забыл своего подельника и за весь решил отомстить. А может, и зловредный дед постарался…

Они так и не поняли, откуда загорелось: то ли вспыхнула сажа в ни разу не чищенной трубе, то ли уголек выпал из печи, то ли свалилась свечка, оставленная без присмотра, но когда проснулись от запаха дыма, тот застлал уже добрую половину терема. Хуже всего, что пылало крыльцо. Может и поджег кто нарочно, чтобы не выбрались из своего дома Рогнеда с сыном? Тогда размышлять об этом не пришлось, старались спастись от огня, чтобы не сгореть заживо.

Рогнеда метнулась в ложницу к сыну, где мамка Аринья спешно одевала малыша, даже не пытаясь разбудить того. Совершенно сонный ребенок безвольно мотался в ее руках. Княгиня подхватила мальчика к себе на плечо, потащила к боковому выходу, который соединял ее ложницу прямо с каморкой ключницы Пересветы. Но по лестнице тоже стлался дым. Стало ясно, что не пробиться, еще чуть, и полыхнет верхний ярус, тогда спасения не будет совсем. Рогнеда затравленно оглянулась. Со двора доносились людские крики, но как раз в ту сторону путь был закрыт огнем. Пламя уже ревело так, что кричи не кричи – не услышат. Рассчитывать приходилось только на себя. Пробурчав: «Сгоришь тут заживо!», княгиня кинулась обратно по переходу. Изяслав очнулся и теперь тоненько плакал, болтаясь на спине у матери. Та похлопала сына по ножке: