Невенчанная жена Владимира Святого

– Нет. Я как решилась постриг принять, сразу на душе просветлело. Много лет во грехе жила, да и князь рядом тоже.

Настоятельница видела, как тяжело говорить о своих бедах гордой женщине, потому не перебивала, не подгоняла, давала самой Рогнеде решать, что и как сказать, а о чем промолчать. Уже поняла, что княгиня останется в монастыре, если не монахиней, то хоть послушницей, еще будет время обо всем расспросить.

– О новом замужестве и не мыслю, хочу в совершенных грехах покаяться, отмолить, какие можно. И свои, и княжьи… Можно? – И такой просьбой, с такой надеждой смотрели на Ирину глаза Рогнеды, что та кивнула:

– Конечно, конечно сможешь. Раскаянье грешивших, но осознавших свой грех, во сто крат дороже, чем моление праведниц.

Глядя в огромные, блестевшие слезами глаза княгини, настоятельница вдруг положила руку ей на голову, а надменная Рогнеда прижалась к ней, как маленькая девочка к матери, и зарыдала в голос. Выплакавшись вволю и основательно намочив одеяние настоятельницы, княгиня наконец отерла слезы и снова подняла глаза на Ирину:

– Прости, матушка, мои слезы. – Хлюпая носом, добавила: – Поплакала, и на душе легче стало.

Ирина с улыбкой кивнула:

– Это хорошие слезы, после них душа чище становится. Оставайся пока здесь, решишь насовсем – постриг примешь, а нет, так вернешься к детям.

Рогнеда не возражала. С этого дня началась ее монастырская жизнь. Матушка Ирина сразу объяснила, что никаких поблажек не будет, наравне со всеми есть, пить, спать и, главное, работать. Понятно, что княгиня не умеет многого, что для остальных не новость, например, варить пищу, но сестры приняли ее хорошо, не смеялись, учили, помогали. Впервые Рогнеда была не одна, не над, а рядом со всеми. Гордая, почти надменная княгиня всегда ставила себя выше остальных, просить помощи ей и в голову не приходило, тем более у женщин! Даже в сгоревшем Изяславле, работая наравне с остальными, засучив рукава, она была хозяйкой, то есть на голову выше остальных. А здесь ей помогали, причем по-доброму, терпеливо и ласково, действительно как сестре. От этого очень часто хотелось плакать, точно все слезы, которые Рогнеде полагались еще с детских лет, долго копились и теперь просились наружу.

Постепенно она привыкла к простой человеческой заботе, взаимной помощи и совсем забыла о том, что она княгиня, хотя и бывшая, а окружающие ее сестры много ниже по происхождению. Осознав это однажды, Рогнеда поразилась самой себе, теперь княжеская власть казалась такой далекой, такой неважной, а жизнь в тереме пустой суетой. Но главное – она молилась, каждый день истово просила Бога о прощении. Невольно услышав одну из ее молитв, настоятельница Ирина ахнула – неужто Рогнеда действительно пришла в монастырь, чтобы отмолить мужнины грехи? Пришло время поговорить и об этом, женщина явно не собиралась возвращаться в мир, твердо решив принять постриг.

– Дочь моя, ты уже четвертый месяц с нами в монастыре. Как тебе живется?

– Хорошо, – улыбнулась Рогнеда.

Настоятельница обратила внимание на то, как светятся глаза княгини, бывшей княгини.

– Привыкла?

– И не мыслю себе другой жизни.

– О чем Бога ежедневно и еженощно молишь?

Рогнеда опустила голову:

– О прощении князя Владимира за вольные и невольные прегрешения.

– Почему о нем, а не о себе? Сама-то не безгрешна…

– Грешна, матушка. Да только мне за князя помолиться прежде нужно. Он сам не сможет!

– Почему же не сможет? Он тоже христианин.

Княгиня мотнула головой:

– Не сможет, его грехи простыми молитвами не отмолишь…

– Хорошо, – вздохнула настоятельница. – А про себя что решила?

– Так я давно решила, еще как сюда пришла, – с надеждой вскинула на нее глаза Рогнеда.

– Постриг примешь? – сурово сдвинула брови Ирина.

– Если можно…

– А если жизнь монашеская тяжелее окажется, чем до сих пор послушническая была?

– Не возропщу, все приму.

– Быть по сему, – твердо произнесла настоятельница.

* * *

Жена тяжела, а ему очень хотелось женской ласки. Даже обретя новое христианское имя, норов враз не изменишь. Владимир боролся с собой, смирял мужскую плоть, призывая на помощь душевные силы. Раньше давно бы взял себе женщину, а сейчас терпел.

Глядя на ходившую уточкой Анну, которая носила первого ребенка, Владимир вспоминал Рогнеду. Из всех своих прежних жен он вспоминал только одну, самую горячую и самую непокорную, больше всех державшуюся за него и меньше всех подвластную.