Железной хваткой я вцепилась в плечо Люпина и рванула на себя. Застигнутый врасплох парень не удержался на ногах и упал на пол. Бетти в ужасе заверещала. Я схватила её за шею и сильно двинула головой об стену, пресекая визг девки. Та, пискнув, заткнулась и с глазами, полными слёз и ужаса, смотрела на меня. Поднимавшаяся откуда-то с низа живота волна гнева захлестнула меня с головой. Горячего, сладкого гнева, срывавшемся с губ хриплым дыханием. До ужаса хотелось стиснуть пальцы на шее этой бездарной куклы сильнее, чувствовать ладонью, как спазматически дрожит её горло, пытаясь схватить последние крохи воздуха, и слышать её судорожные хрипы.
— Увижу тебя ещё раз с ним, и ты пожалеешь, что когда-то появилась в этом поганом мире. Поняла? — Незнакомым, но совершенно спокойным голосом произнесла я.
Вместо ответа Бетти лишь разревелась. Я с силой тряхнула её, повторив вопрос. Девчонка часто-часто покивала, я разжала пальцы. Бетти тут же бросилась бежать, забыв об объекте страсти, который в недоумении восседал на полу. Я обернулась к нему. Подрагивая от злобы, я приказала:
— Встань.
Он неуверенно поднялся на ноги, не сводя с меня взгляд. В голове птицей билась одна мысль: «Круцио. Круцио. Круцио». Я хотела причинить ему боль, я ненавидела его от всей души, я хотела, чтобы он мучился. В груди появилась странная, тупая боль, как будто меж лёгких воткнули бур и теперь медленно просверливали грудную клетку, обнажая мягкое темнеющее от злобы сердце. Гнев улетучивался, на место ему пришли тихая злоба и ненависть. По большей части, обращённые к себе же.
Стоящий передо мной парень расплылся в паскуднейшей улыбке.
— Догадалась, да?
Я выхватила палочку и направила на него. «Круцио. Круцио. Круцио». Конечно, ничего не происходило, я не могла причинить ему боль, потому что… Потому что он всё ещё был Ремусом.
— Зачем это было? Ты знал, что я появлюсь, — прохрипела я. — К чему спектакль?
— А к чему спектакль с Бетти?
— Воспитательный момент. Говори, сволочь, зачем это?
— У меня свои причины, куколка, — оскалился он, исказив милые моему сердцу черты.
— Ты заставил меня возненавидеть любимого человека. Надеюсь, причины были вескими, потому как я запросто могу тебя убить за такое.
— Не можешь. Потому что иначе ты давно меня убила бы. Кошечка снова только шипит и ничего больше.
— Куда ты дел Лафнегла, сукин сын?
— Спрятал. Он жив. Пока что.
«Круцио. Круцио. Круцио»
Я держала его на прицеле, дрожа от ненависти. Я злилась на себя за то, что позволила на долю мгновения поверить и возненавидеть любимого, за то, что я на мгновение поверила, что это настоящий Лафнегл, за то, что я не могла заставить себя причинить боль, как бы мне ни хотелось. Поганое заклинание не желало срываться с языка.
А он так и продолжал стоять напротив, ухмыляясь. Безоружный. Спокойный. Подонок. Гнев вновь начал на меня накатывать алой волной. Больше не было передо мной Ремуса. Какой бы личиной он ни прикрывался бы, я видела только врага.
«Убить. Убить. Убить. Круцио. Круцио! КРУЦИО!»
Меня обдало холодом. Нет… Чем я тогда буду лучше?
— Убирайся, Тонвен. Я дам тебе последний шанс. Исчезни из этого замка и никогда больше не вставай на моём пути.
— Как благородно, — промурлыкал тот. — А если нет? Что ты сделаешь?
— Сдам тебя Министерству Магии. Как думаешь, что сделают с обладателем Чёрной метки? Я слышала тогда вас, Йоре, я знаю, что ты Пожиратель.
— Ты так просто меня отпустишь? — засмеялся он. — Ты не отведёшь меня к директору? Не вызовешь весь аврорат во главе с Грюмом? Почему?
— Потому что так я смогу взять реванш, — мрачно произнесла я. — И я возьму, не сомневайся. Костьми лягу, но возьму. И когда твой обглоданный волками труп найдут в магловских диких лесах, это станет предупреждением для остальных.
— Грозно. — Несмотря на самоуверенную ухмылку, он побелел. — А почему ты уверена, что я так запросто уйду?
— Потому что ты трус, Тоневен. И потому что ты нашёл то, что искал, не так ли?
Холод сковал голову. Слова сходили с губ сами собой. Кто говорил это? Я ли? Не верилось. Воздух вокруг меня гудел от волнения энергии. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, от чего. Мы оба знали. Несколько секунд он спокойно смотрел мне в глаза. Не знаю, что он в них увидел, но в его взгляде мелькнул на мгновение ужас. Звериный, настоящий ужас. Долю секунды, но это было. Ужас сменился спокойствием.
— Туше, — произнёс он, развернулся и направился к лестницам. Я хотела, было, ударить его в спину, но сдержалась.
Вместо этого я выбежала на улицу. Я не помню, куда меня несли ноги, не помню, что со мной было. Очнулась я лишь на пирсе. Том самом, где пару лет назад меня пытались утопить. Я была в гневе. На себя, на Йоре, на Мародёров с их тупым розыгрышем, на всех! Прежде всего на себя!