Как бы мне ни хотелось наотрез отказаться от Бэббита, я не мог выбросить Лидвилл из головы в течение нескольких дней, а эти дни превратились в недели. Случайное предложение этого человека стало преследовать меня, и чем больше я думал о своем сомнительном сердце, других затянувшихся проблемах со здоровьем и напряженном графике, тем меньше все эти факторы имели значение. В армии мне приходилось сталкиваться с худшими тренировками, меньшим количеством сна и большим количеством путешествий, чем сейчас. Когда я готовился к Badwater в первый раз, мои стопы и лодыжки были настолько разбиты, что я не мог даже бегать в течение первых четырех недель тренировок. Мне приходилось заниматься на орбитреке или гребном тренажере, и я даже не думал о том, чтобы позволить травмам остановить меня. Когда зима перешла в весну, я понял, что пришло время вновь обрести свою первобытную природу, но все еще не решился на участие в Leadville.
В течение восьми недель я жил в самонавязанном чистилище. В зависимости от минуты, часа или дня я говорил себе, что я в деле, а затем перечислял все веские причины, по которым лучше не участвовать в гонке. Затем, в апреле, после того как мой кардиолог разрешил мне усиленные тренировки, я окунулся в воды Leadville, как дикарь, которым я стал на полставки. Я не взял на себя обязательство участвовать в гонке, но усилил тренировки... до определенного момента. Вместо того чтобы выстраивать серию 100-мильных недель, я довольствовался пятидесятимильными, но во время этих забегов я был чертовски сосредоточен. Я почти не помнил, что чувствовал или видел на дороге.
Это было необычно, потому что, в отличие от большинства людей, я не могу мысленно отключаться во время бега, и я не использую эти мили для того, чтобы обдумать список дел. Мне приходится оставаться в напряжении, потому что я не одаренный от природы бегун. Причина, по которой я могу бежать в относительно быстром темпе в течение длительного времени, кроется не только в объеме тренировок, но и в том, что во время бега я концентрируюсь на своей походке, слежу за тем, как и где мои ноги ударяются о землю, а также за положением головы и плеч. Я представляю, как бегу с подносом и полными стаканами воды на голове. Я не хочу, чтобы меня раскачивало или подпрыгивало. Я остаюсь неподвижным и расслабленным и позволяю своему ядру и ногам нести меня вперед.
Очевидно, что такую сосредоточенность трудно поддерживать часами напролет. Когда я хорошо бегаю, я фиксирую каждую морщинку в своей форме, каждый неверный удар ногой. Я могу точно вспомнить, где и когда они произошли, и просмотреть их все в памяти после бега. Потому что я бегаю не для того, чтобы сжигать калории или поддерживать сердечно-сосудистую форму. Для меня это достижение умственного и физического совершенства. То, что я потерял связь с этим, говорило о том, что я стал просто еще одним бегуном, а я никогда не был доволен тем, что стал просто еще кем-то.
Если я хотела покорить Лидвилл и снова обрести себя, мне нужно было требовать от себя большего каждый день. Я должна была сосредоточиться. Я сказал Киш, что больше не хочу, чтобы она заказывала выступления. Меня никогда не интересовал бизнес-аспект этого дерьма, и хотя я ценил уважение и поддержку со стороны людей и организаций, с которыми сотрудничал, я знал, что это оказывает разлагающее воздействие на мое мышление.
Эго - удивительная сила. Чем больше я слышал о собственном успехе, тем сильнее становился соблазн погудеть, как будто я наконец-то достиг цели. Хотя я знаю, что путешествие никогда не заканчивается и что всегда есть над чем работать, но когда жизнь перестает бить тебя по зубам и вместо этого подает тебе большую миску хвалебного пудинга, очень легко почувствовать, что ты, черт возьми, мужик. Особенно если это уважение было заработано с большим трудом. Но у похвалы - неважно, исходит ли она от начальства, семьи или кого-либо еще - есть и обратная сторона. Она может успокоить внутреннего дикаря и не дать вам почувствовать, что нужно работать.
Мое эго должно было наложить мораторий на все мягкое. Мне нужно было вернуться в психиатрическую лабораторию и найти того ублюдка, которым я был раньше. Я перестал отвечать на большинство звонков и сообщений. Я отключился и обратился внутрь себя. По-другому можно сказать, что я составил изнурительный десятинедельный план тренировок на 1200 миль. Большинство людей скажут вам, что 100-мильные недели - это перебор, потому что бегать столько почти три месяца подряд не позволит вашему организму восстановиться должным образом. Хотя десять миль в день всегда были для меня оптимальным вариантом, теперь я должен был сказать своему разуму и телу, что я больше не буду валять дурака. Мне нужен был этот трехзначный километраж. Мне нужно было приземлиться в Лидвилле, зная, что я правильно тренировался.