Never Let You Down (СИ)

— Ты перенапряглась и у тебя из глаз шла кровь, — как всегда равнодушно изрекает Виктор, — Ты все еще не контролируешь себя, Кэрри. Я знаю, что грядет… Если ты не научишься себя контролировать, то потерпишь поражение.

Девушка рычит:

— Виктор, я знаю, что я гиперэмоциональна, не надо напоминать об этом каждый чертов раз, — она морщит ном и слишком мило злится. Скрывает за этим страх и тревогу. Виктор давно это заметил и старался сохранять равнодушие, как он и обещал, начиная обучение у Стивена Стрэнджа, но сейчас понимал — не может. Не может оставить её совсем одну, ведь она и так поглощена одиночеством, брошена и оставлена всем, что было её нитями с жизнью. Она не покидает Асгард, готовится к апокалипсису, который может быть фантазией или галлюцинацией, она живет не в своей тарелке, словно в чужой коже, — Ты равнодушный, циничный и… И… И… — она хмурится и разбивает каменную статую у себя за спиной, чтобы никому не навредить.

Юноша смотрит на неё и берет за руку, бросая всё на самотек. Он не чувствует себя Виктором Стрэнджем, он чувствует себя глупым неумелым мальчишкой, который наступает на грабли своего отца прямо сейчас. Кэрри смотрит на него, как на идиота, но руку вытащить не пытается, и всего лишь недовольно рычит, колет его волшебной иглой в самое сердце, но так легонько, словно играя на пианино, на его чувствах. Она не любит его кудри, его раздувающийся оранжевый костюм, его руки, что словно у недалекого мальчишки-подростка дубовые и неумелые, не любит то, как он ведет себя с ней, искренне желая, чтобы он её хотя бы ненавидел, осмелился возненавидеть королеву Асгарда, и это было бы, черт возьми, более справедливо и романтично, чем его равнодушие. Изо всех сил она сдерживается, чтобы не отвесить ему сильную пощечину, пока не понимает, что не может — впервые за те годы, что она знает Виктора, он взял её за руку. Такой недоступный и пустой, впервые что-то проявил. К ней вообще кто-то впервые что-то искренне проявил, и чувствовала это Локисдоттир каждым волоском своего тела, на кончиках ресниц и мурашкам на коже.

Мирясь с тем, что сильнее, чем сейчас, её уже ничто не унизит, королева разрушающегося на глазах королевства берет его за пальцы своими, длинными и холодными. Она прикрывает глаза и представляет самое непристойное, что только может себе позволить, забывая обо всем на свете, просто желая отдаться одной мысли, что как паразит застряла в ней на многие годы, и кажется, вот-вот отомрет. Кэрри сжимает ладонь Виктора, жесткую, загорелую, и встает, поправляя платье, смотрит на него понимающими глазами и ведет за собой. Они медленно идут в глубь замка, в самый подвал, кажется, спускаясь по пыльной винтовой лестнице, кашляют и кажется, оба понимают, что настало время быть откровенными друг с другом, и за пару минут нагнать те года, что они растратили впустую.

В подвале стоит небольшое пианино, покрытое плотным слоем пыли. Кэрри выставляет руки перед собой, расправляет пальцы с огромным количеством золотых колец, и вся пыль поднимается в воздух, летает в нем, словно снег в ночи. Тонкая струйка белого света пробивается через дыру, в которую проскальзывал голубоглазый кот. Кэрри безмолвно садится перед пианино, открывает крышку и затаив дыхание, жмет пальцами на пыльные клавиши. Она закусывает губы, когда ошибается, но это не меняет того, что музыка, которую она играет, не похожа ни на что другое, она мелодична и насыщенна, полна эмоций, полна её самой, полна того, что таится внутри неё. Виктор задумывается о том, что когда-то давно, она уходила ночами из спальни и не приходила в неё до утра, на завтраке напевала какую-то уж больно ритмичную мелодию, которая ближе к концу всё спокойней и спокойней, а потом вновь, словно раскаты грома, становится чем-то резким и грохочущим, беспорядочным, а сразу после таких качелей превращается чуть ли не в гаммы. Юноша чувствует, что в этой музыке, которая рождается под пальцами Локисдоттир младшей, сокрыты все её эмоции, все её чувства, её горечь и сладость, любовь и ненависть, что пряталось за заслонкой. Это — её откровение, её реквием, её гимн. И Виктор — первый и последний, кто услышит эти чарующие и пьянящие, будто ликёр, звуки, он единственный унесется в дебри её души прямо сейчас, окажется в её душе, словно в райском саду. Никто за всю жизнь ни разу не слышал это, и вот, сейчас, они оба здесь, она — играет, а он — слушает, и кажется, впервые в жизни дает волю самому себе: Виктор плачет. Искренне. Не может дышать и видеть что-то перед собой. В его голове только музыка и Кэрри Локисдоттир, королева Асгарда и та, кто играет на струнах его души.

— Это… Это волшебно, — трепещет сердце парня, когда её пальцы задерживаются на низких нотах и больше в комнате не раздается ни звука. Девушка тихо закрывает крышку пианино, встает перед Виктором в полные рост, и склонив голову, говорит: