Фрида достала клинок и воткнула ей в спину так, что он выглядывал у неё между грудей. Кэрри затряслась и посмотрела вниз, не успев ничего сказать, она поперхнулась в своей крови, и не сказала больше ни слова. Её труп бездвижно упал, и лужа крови под ней расползалась с каждой минутой. Королева Йотунхейма отпрянула, заправила волосы за ухо, а потом облегченно выдохнула, присела перед сестрой и закрыла ей глаза.
— Прости, но… Так надо. Передавай маме, что я скучаю.
Чувствуя себя омерзительно, Фрида пыталась переварить, что происходит. Она смотрела в пол, который был залит кровью, она посмотрела на свое отражение, и попыталась перебороть страх перед самой собой. Всё, чего она хочет сейчас — найти папу, увидеться с ним, как с последним самым дорогим человеком, что остался в живых. На дрожащих ногах, Фрида шла по огромным, растрескавшимся коридорам, обнимая себя за плечи, осматривая портреты, висящие на стенах, с которыми когда-то разговаривала, о судьбах, изображенных на них грезила, а сейчас — молится, чтобы это оказалось сном. Она старается не заглядывать в окна, избегая глазами те горы трупов, которыми обложена земля, не рассматривать изуродованные, с испуганными глазами, разинутыми ртами, лица. Фрида хватается за голову, когда заходит в белый коридор в крыле. Где когда-то была спальня её родителей. Она маниакально раскрывает все двери, срывает их с петель и бросает в стены, будто это сделает ей легче, успокоит её и угомонит дьявола, что засел внутри неё, и хватается за её разум в любую удобную минуту.
Одну из дверей Фрида открывает, на удивление, спокойно. Она вглядывается в комнату, видит красный платок, что закрывает дыру в стекле, видит кучу лекарств и стопку писем на столе, узнает мамин туалетный столик, видит знакомый шкаф, и тихо заходит в комнату, не сразу замечая парализованного отца, что лежит на кровати и кажется, не подает признаков жизни. Девушка тут же бросается к нему, садится рядом, вытирает кровь с лица и тела, насколько это возможно сделать, ударяясь о судороги в пальцах, головную боль и бабочки в животе. Она не верила, что когда-нибудь увидит своего отца. Не верила, что он захочет её видеть — но он видит.
— Пап… — Фрида нежно касается ладонью его щеки. Локи просыпается, и через ресницы смотрит на дочь.
— Элис?.. Солнце… — лепечет он, а Фрида раскрывает рот, не в силах что-то сказать, — Ты пришла ко мне? Я соскучился… Знаешь, за те годы, что тебя нет, случилось столько всего страшного… Я не могу без тебя. Я чахну и погибаю просто так, без причины. Я затух в тот же день, что и ты… Надеюсь, тебе хорошо в раю… Или куда вы там отправляетесь? Черт его знает… — Фрида не может его перебить, не имеет права. Поэтому просто слушает, гладит его лицо, — У тебя таки красивые голубые глаза… И волосы… Ты сама чистота и невинность… Любовь моя… Я не могу без тебя… Пожалуйста, если это ты, то забери меня к себе. Я не могу жить без тебя… Я не хочу, Элис. Если это ты, слышишь, то… Забери меня. Я устал и соскучился… Я не вижу дальше смысла без тебя, любовь моя… Я перечитывал твои письма. Писал тебе новые. Каждый день… Это безумие. Знаешь, мне кажется, я действительно ценю тебя больше всего на свете… Я без тебя — ничто. Я не хочу быть ничем. Прошу тебя, милая… Молю… Давай останемся вместе на веки? Я люблю тебя, Солнце моё… Пожалуйста… Оставайся… Навсегда… — последние слова он выдыхал, все время смотрел в никуда, и кажется, видел в Фриде свою Элис.
Девушка хмурилась, и когда отец закрыл глаза, то легла ему на грудь, и заплакала, громко-громко и надрывисто, будто желая, чтобы её услышали.
***
Даже спустя много лет Париж восхитителен, и Алекс не может не замечать этого, когда смотрит на брусчатку под ногами, когда смотрит на эти старые кирпичные домики, когда чувствует аромат булочек и вереска, видит цветущие персики и вишни. Франция не меняется никогда, и именно этим постоянством она приковывает — словно застревает во времени, прячется где-то вне остального мира. Томас и Сара словно маленькие дети — постоянно носятся и улыбаются, кажется, забывая зачем приехали в Париж: здесь в последний раз видели Фриду Локисдоттир буквально вчера, играющей на скрипке у клуба «Septième ciel». Уилльям же наоборот был слишком сосредоточен и занят, чем нереально раздражал всех, и из-за этого даже пару раз получил по лицу от Александры, которая, по каким-то таинственным причинам, вела себя раздражительно в последнее время.
— Что там, Том? — спрашивает Уилл, пока Алекс влюбленными глазами наблюдает за каждым зданием, мимо которого они проходят.
— Если верить этой штуке, то она живет в этом переулке. Тут есть небольшая сцена для уличных музыкантов, а разу за ней есть и подъезд. Навестим её?
— Да, а потом доставим Тору, — буркает Уилльям и смотрит на Алекс, которая явно потерялась где-то в своих мыслях, и идет, смотря уже не на дома, не на небо, не на персики, а куда-то мимо всего.
— Лекси, ты в порядке? — наклоняется Уилльям.
— Что с ней будет после того, как мы доставим её в Асгард?