Неверия

Эти глаза, похоже, не лгали: они не были равнодушными, а казались ему предупредительно-спокойными, и могли, наверное, ласково засветиться по воли их хозяйки, дарю ему недежду, но сейчас Жека различал в них лишь внимательность и даже некую настороженность.

И Жека понял, что разговор их закончен: приговор уже оглашён и последнее слово осталось за ним… В тот момент его лицо выражало и замешательство, и досаду, но он, изобразив подобие вежливой улыбки, собрался и проговорил глухим, осипшим от волнения голосом:

– Мне всё ясно… Что ж, не буду отвлекать… Учись!

Наступила тишина, в которой послышался Верин вздох. Жека повернулся к ней и заметил, как на её лице промелькнула улыбка. Такая улыбка облегчения возникает у людей обычно после не совсем приятного, но необходимого разговора, в результате которого кто-то всегда остается чуточку обиженным или чем-то обделённым.

Они попрощались, и Вера скрылась за дверью. Зотов не спеша спустился вниз и вышел во двор. Там его поджидал Валерка. Он невозмутимо молчал и, как старый школьный приятель, лишних вопросов не задавал.

Жеке было безразлично, что у Веры есть какой-то Алексей, близкий для неё человек и неважно в каком смысле этого слова… А всё то, что сейчас с ним случилось, он, как боксер в нокауте, просто не мог до конца переосмыслить, получив очередной удар судьбы, и ещё плохо понимал, что произошло на самом деле.

И только на следующий день Зотов осознал свое печальное положение: вчера его удалили с поля, как провинившегося футболиста, а это означало, что теперь по правилам игры и скамейка запасных, и даже трибуна стадиона имени Веры Капитоновой стали для него недоступными… Такова спортивная жизнь! Это расхожее выражение вертелось у него в голове, но перед ним всё ещё оставалась открытой огромная и самая главная арена под названием Жизнь!.. Однако на этой арене он уже успел схватиться с самой судьбой, которой так беспечно дал фору, и она после вчерашнего события только увеличилась.

Жека почувствовал в себе какую-то пустоту, потерю чего-то важного в своей жизни и эта пустота, овладев им, наполнилась гнетущей тоской. А тоска, будто глыба, огромная и тяжёлая, придавила и не отпускала его из-под себя. Зотов, раздавленный её, ничего не желал и никуда не хотел идти.

С утра он залёг на диван и предался своим грустным размышлениям. Он вспомнил, как в десятом классе, перед женским праздником, взял у матери из набора флакончик духов и решил, что подарит его в этот день Вере Капитоновой.

…Обычно перед этим праздником ребята в их классе скидывались и покупали для своих одноклассниц простенькие, непритязательные и одинаковые для всех подарки. А кто-то по собственной инициативе дарил персональные подарки некоторым девчонкам, которые казались им более симпатичными, чем остальные. И Вера Капитонова в тот день была вне конкуренции! Почти все персональные подарки, какие ребята тогда дарили, достались именно ей.

Жека поглядывал в сторону Веры, наблюдая за церемониями подношений, предназначенных ей подарков, и только крепче сжимал в кармане флакончик духов, не решаясь его подарить. Не хватило ему решимости и на переменках, и после занятий. Так прошёл день, в конце которого Жека проклинал себя в душе за собственное бессилие…

А сейчас, когда он вспомнил, как вчера так же сжимал в кармане пальто оригинальную матрёшку, которую собирался подарить Вере, но так и не подарил, то стал себе до того противен, что почти застонал от злости… Он отправился в прихожую, где порывшись в карманах пальто, достал пачку сигарет и ту самую матрёшку, теперь такую ненавистную, как и он сам себе.

Матрёшка представляла собой краснощекого попкаря с автоматом «Калашникова» в руках, с шапкой-ушанкой на голове и в белом полушубке с красными погонами внутренних войск.

Совсем недавно эта игрушка казалась Зотову забавной и смешной, а сейчас Жека сжимал матрёшку-попкаря жилистой рукой и был готов раздавить её, уничтожить… Но игрушка не поддавалась и Жека от отчаяния швырнул её с протяжным воплем. Она ударилась об стенку, треснула от удара и разлетелась по комнате.

Он постоял какое-то время, размышляя, а потом закурил. После перекура Жека успокоился и начал собирать разлетевшуюся на части матрёшку. Попкарь раскололся на три части, а вот все остальные матрёшки, поменьше, уцелели. Внутри краснощекого попкаря находился тюремный охранник в черном полушубке с синими милицейскими погонами и со связкой ключей в руках.

Жека повертел охранника, разглядывая его и соображаю, как ему следует с ним поступить: попытаться раздавить или разбить об стену… И тут он обратил внимание на то, что никогда прежде не замечал: связка ключей у перевернутого охранника, если присмотреться, превращалась в буквы и отчетливо читалась как аббревиатура его родной страны. Жеку удивила больше не сама надпись, а то, что он не сумел ещё раньше разгадать этот фокус со связкой ключей.

– Идиот! – произнёс он, имею в виду себя, а не матрёшку в виде охранника с усами, как у известного исторического тирана. – А ещё хотел подарить этого истукана с такой надписью…