Неверная

Тогда я еще не была готова тщательно все это обдумать. Я не чувствовала в себе сил сделать шаг назад и спросить, почему среди иммигрантов, особенно среди иммигрантов-мусульман, так много бедных и агрессивных людей, живущих на пособие? Пока что я просто усваивала факты. Но я уже тогда начинала видеть, что страна позволяет мусульманам формировать свой собственный круг в голландском обществе, со своими собственными школами и образом жизни, как у католиков и евреев. Их вежливо оставляли в покое, предоставляя им возможность жить в своем собственном мире. Основная идея заключалась в том, что для иммигрантов очень важно было самоуважение, которое должно было возникнуть благодаря крепкой связи друг с другом и принадлежности к общине. Мусульманам надо было разрешить открывать на голландской земле коранические школы. Государство должно было выделять мусульманской общине денежные субсидии. Заставлять мусульман приспосабливаться к голландской культуре считалось неприемлемым с точки зрения пропагандируемых государством моральных ценностей: все люди должны быть свободными, верить и вести себя так, как им хочется.

Голландцы придерживались подобной политики, потому что хотели быть хорошими людьми. Их страна вела себя ужасно по отношению к Индонезии и не слишком активно сопротивлялась Гитлеру; во время Второй мировой войны Голландия депортировала больше евреев, чем любая другая западноевропейская страна. Голландцы чувствуют вину за свое недавнее прошлое. Когда массовый поток иммигрантов хлынул в Нидерланды (а это произошло не раньше 1980 годов), голландцы полагали, что общество должно вести себя вежливо по отношению к этим людям, с пониманием относиться к их убеждениям и традициям.

В результате иммигранты стали жить обособленно, они отдельно учились, а общались только в своих кругах. Существовали специализированные мусульманские учебные заведения, либо из обычных школ в центральных районах города постепенно сбегали другие ученики.

В мусульманских школах не было детей из голландских семей. На девочек с раннего возраста надевали паранджу и зачастую держали их отдельно от мальчиков, как в классах, так и во время молитв и занятий спортом. Здесь преподавали географию и физику, но старательно избегали предметов, которые шли вразрез с исламской доктриной. Детей не поощряли задавать вопросы и не пытались развивать у них творческое мышление. Зато их учили держаться подальше от неверующих и подчиняться.

Это сочувствие к иммигрантам и проблемам их жизни в новой стране в итоге вылилось в систему взглядов и политику, увековечивающую жестокость. Над тысячами мусульманских женщин и детей в Голландии вершились систематические издевательства и насилие, и от этого факта было невозможно спрятаться. Маленьких детей резали прямо на кухонных столах – мне рассказывали об этом сомалийцы, которым я предоставляла переводческие услуги. Девушек, которые осмеливались сами выбирать себе парней и любовников, избивали до полусмерти, а иногда и убивали; многих же просто регулярно били. Страдания, которые пришлось пережить всем этим женщинам, невозможно передать словами. И хотя голландское государство щедро вкладывало деньги в организации, занимавшиеся оказанием международной помощи, оно также игнорировало молчаливое страдание мусульманских женщин и детей у себя на заднем дворе.

Голландский мультикультурализм – их уважение к мусульманскому образу жизни – не срабатывал. Он лишал прав многих женщин и детей. Голландия пыталась вести себя толерантно ради согласия, в котором не было смысла. Культура иммигрантов сохранялась за счет их женщин и детей, а также в ущерб интеграции в голландское общество. Многие мусульмане не учили голландский, отвергали столь ценимые голландцами толерантность и свободу личности. Они заключали браки со своими же родственниками из родных деревень и оставались жить внутри Голландии на крошечных островках Марокко или Могадишо.

Я занималась устным переводом каждый день до занятий и после занятий. Не были исключением и выходные. По ночам я переводила документы, часто – доклады о детях с подозрением на необучаемость. Трехлетний ребенок не говорит, не играет с развивающими игрушками типа кубиков и пазлов, не понимает, что такое ручка. При нем мать – как правило, молодая, необразованная, еле-еле говорящая на голландском языке. Попадались также медицинские отчеты об осмотрах избитых женщин или рекомендации социальных работников об отъеме ребенка у родителей. За слово мне платили двадцать пять центов, так что за страницу выходило семьдесят пять гульденов. Я могла с легкостью бросить учебу и до конца жизни зарабатывать приличные деньги в качестве переводчика с сомалийского языка, но подобная мысль никогда не приходила мне в голову.

Я беспокоилась о Хавейе. Пока я в Лейдене сидела над учебниками с раскрытым словарем в руке, она, казалось, разваливалась на части. Она могла быть очаровательной, но перепады в ее настроении стали гораздо более резкими, из-за чего сестра производила впечатление человека жесткого и злого, многие ее боялись.