Неверная жена

Окрестные бароны уже начали нехорошо посматривать на молодую вдову, оказавшуюся единоличной владелицей замка; пусть он был невелик и небогат, а все-таки добыча. Что делать, если соседи пойдут войной, Александра не знала. Пока их сдерживала плохая погода и затянувшаяся зима, но рано или поздно снег растает, и тогда… Она не хотела об этом думать. У нее не было сил.

Целыми днями она вспоминала все, что случилось с нею в Святой Земле. Целыми днями. Разве что крепость Ахмар не вспоминала. Это лучше забыть навсегда. Теперь, по прошествии времени, Александра сама удивлялась, как выжила там, как сохранила рассудок; должно быть, ей помогал сам Господь. Еще иногда она вспоминала свою крохотную дочку, закопанную где-то в песках под Рабиуном, дочку, которая не получила ни крещения, ни имени; и, вспомнив, тихо плакала.

Святая Земля, не имевшая над Александрой власти три года жизни с Гийомом, взяла власть в те два месяца, что Александра знала Даниэля, – и теперь не могла отпустить. Полюбив Даниэля, она полюбила и землю, к которой он стал принадлежать, хотя сам происходил не оттуда; но он был чужаком, и земля сначала сказала – ты чужой, а потом он доказал, что свой, и ему открылись объятия.

Кто-то сказал бы, что это глупо – скучать по ужасающей жаре, отсутствию воды, пыли, странным законам. Александра скучала. Кроме этого, она помнила изумительные закаты над песками, ярость горных рек, стены неприступных крепостей и стремительный бег лошади по бесконечной равнине. Просыпаясь перед рассветом, она удивлялась, почему не звучит молитва, отчего не слыхать муэдзина; затем вспоминала, где она, но уже не могла уснуть.

Апрель расставил все по своим местам: в ложбинах и на солнечных пригорках зацвели крокусы и мелкие белые цветы, названия которых Александра никогда не знала, вернулись птицы, начавшие вить гнезда, и теперь ветер был теплый, пахнущий морем. Море манило и звало; Александра помнила его валы, сизые, как грудка дикого голубя. Все чаще и чаще она думала о том, что хорошо бы отправиться хотя бы в Константинополь, куда новости доходят скорее, и там, возможно, обрести покой. Здесь она покоя не дождется.

Вечером длинного сырого дня, когда зарядил дождь, Александра сидела одна в обеденном зале. Те немногочисленные рыцари, что трапезничали с нею, уже разбрелись по своим комнатам, а огромное бревно в камине почти прогорело. Александра смотрела, как бегают по его обугленной туше ярко-алые искры, и вспоминала искры в походном костре, который Даниэль разводил ночью. И звезды, мохнатые, словно одуванчики. Северные звезды даже летом светили тускло.

Грохнула дверь, послышались шаги, но Александра не обернулась. Это кто-то из рыцарей или капеллан, забывший требник на лавке; и когда за спиною послышался голос, она ушам своим не поверила.

Голос сказал:

– Какой же адский холод у вас тут.

«Это сон», – подумала Александра. Она спит, и ей снится, что Даниэль приехал. Не оборачиваясь, она ответила ему:

– В аду, говорят, жарко. Как в Палестине.

– В таком случае на земле мы уже ад претерпели, значит, нас заберут на небо. Разве это не радует тебя?

И его ладони легли ей на плечи, и тут Александра со всей отчетливостью поняла, что это не сон.

Она вскочила, едва не опрокинув стул, и оказалась лицом к лицу с Даниэлем. Солнце еще не погасло в высоких окнах, да и камин давал достаточно света, и потому разглядеть гостя можно было без труда. Даниэль изменился – это Александра увидела с первого взгляда; он по-прежнему чисто брился, но лицо похудело, под глазами залегли темные тени. И одежда стала другой, более богатой, и все так же сиял с нее перечеркнутый перевязью графский герб. Тяжеленный плащ, подбитый мехом и расшитый по краям дерущимися львами, падал до самого пола.

– Даниэль, – сказала Александра, наглядевшись, – что ты делаешь здесь?

– Решил навестить тебя.

– Ты говорил, что твои дела в Святой Земле, а сюда ты не собираешься возвращаться.

Он усмехнулся и тут же согнал улыбку с лица.

– Многое изменилось, моя госпожа. Отец умер в октябре. Он так и не оправился от ран, полученных при Хаттине.

– О Боже, – Александра протянула руку и коснулась его щеки. – Мне так жаль, Даниэль. И что же теперь?

– Теперь многое изменилось. Я так и остался признанным бастардом, а вот земли мои под властью сарацин. Такая неприятность. Между прочим, отец отписал мне твой фьеф; ты знала об этом?

– Мой фьеф? – Александра изумленно моргнула. Она не понимала, о чем это Даниэль.

– Владения графа де Ламонтаня, – терпеливо объяснил он. – Еще когда я отправился за тобой в Рабиун, отец обещал мне, что если Гийом действительно так поступил с тобой, да еще и прикончить тебя пытался, то его фьеф достанется мне. Я-то скривился и сказал, что мне ничего не надо, а отец перед смертью позаботился. Все бы хорошо, да в том замке теперь пируют сарацины; небось все вино из подвала выхлестали. Беда, просто беда.

– Даниэль! – Александра начала смеяться. Он говорил о вещах вроде бы грустных, но говорил так, что слушать его без улыбки было невозможно.