Невернесс

– Да, мы устали, но не настолько, чтобы отказаться от охоты. В южных льдах мамонтов нет, поэтому мы часто охотились на тюленя. Я убил много тюленей; завтра я тоже убью одного и отдам Лиаму его печень.

Сказав это, я вспомнил, как пообещал проникнуть в Твердь. Но тогда я действовал под влиянием импульса и едва не поплатился за это жизнью, теперь же сделал это намеренно. Я убью тюленя. Не знаю как, но я убью это благородное животное. Я сделаю это, чтобы посрамить Лиама и заслужить уважение моей «семьи». Тогда, как полагал я, мы сможем быстро выполнить свою задачу и покинуть это грязное, варварское стойбище.

Мы еще долго сидели на шкурах, рассказывая байки о том, как охотятся на тюленя в южных морях. Миловидная дочь Аналы, Сания, разносила кровяной чай, который деваки лакали шумно, обмакивая туда губы и языки. Чуть позже я был шокирован, увидев, как маленький ребенок Сании сосет ее голую, с голубыми венами грудь. Многое шокировало меня той ночью, особенно откровенные страстные крики, несущиеся из ближних хижин Еленалины. Я слышал, как женщина дает интимные инструкции своему мужу – хотелось надеяться, что мужу; слышал хриплое дыхание, шорох шкур и прочие звуки, сопровождающие это животное совокупление. Поглощенный этими новыми впечатлениями, я не заметил, как Юрий подсел ко мне. Я смотрел на пламя, слабо трепещущее над горючими камнями, и вздрогнул, когда он тихо произнес:

– Не надо тебе убивать тюленя. Нунки – твой доффель. Вот почему тебе было так трудно есть его мясо – я должен был сразу это понять.

Я вспомнил, что деваки верят, будто у души каждого человека есть двойник, воплощенный в каком-нибудь животном, его доффеле, на которого этому человеку охотиться не следует.

Я быстро огляделся, но никто не обращал на нас внимания. Соли с Жюстиной ушли в нашу хижину, мать и Катарина сидели с Аналой, а Бардо развлекал остальных – если можно так выразиться – песней, которую сочинял по ходу исполнения.

Я ответил Юрию первое, что пришло мне на ум:

– Нет, мой доффель – талло. Мой дед сказал мне об этом, когда я стал мужчиной.

Юрий схватил меня за руку, всматриваясь в меня своим печальным глазом.

– Иногда бывает очень трудно понять, в ком из животных заключена твоя душа. Это трудно, и происходят ошибки.

– Мой дед был очень мудр, – извернулся я.

Тут все дружно рассмеялись, потому что Бардо переврал три слова в своей песни, что коренным образом изменило ее смысл. Он хотел спеть:

Я холостяк из южных льдов,
И хочу я посватать невесту.

Но он ошибся в произношении гласных, и у него получилось:

Я лиловый парень из южных лесов,
И хочу я посватать вошь.

Он, похоже, не заметил своей ошибки, даже когда Анала раскудахталась, как гагара, хлопая себя по ляжкам, и принялась рыться в золотой гриве Лиама, чтобы приискать Бардо «невесту». Все, очевидно, решили, что он ошибся нарочно, и Бардо приобрел славу великого остроума.

Юрий, улыбнувшись, сжал мне руку еще крепче. Лапищи у него были такие же здоровенные, как у Бардо, только тверже – многолетний труд и холод закалили их.

– Иногда, – произнес он со странной настойчивостью, – иногда деды, любящие своих внуков, не видят, что за душа прячется позади их глаз. У тебя глаза трудные, это и слепому ясно. Они голубые и свирепые, как ледовый туман, и смотрят они далеко. Кто же упрекнет твоего деда Маули за то, что он увидел в тебе гневную душу талло? Но Эйяй, талло, – не твой доффель, я и одним глазом это вижу. Нунки-тюлень, который любит вкус соли и холодный покой океана, – вот кто твой доффель.