Невернесс

— Поздравляю, Мэллори. Я всегда ожидал от тебя чего-то незаурядного — как и все мы, впрочем, — но не думал, что ты расквасишь Главному Пилоту нос при первой же встрече и поклянешься сгубить себя в туманности, именуемой в просторечии (довольно вульгарно, надо заметить) Твердью. — Мастер-историк энергично потер руки и сказал моей матери: — Так вот, Мойра, я изучил каноны, устную историю Тихо, а также своды правил и должен сказать — я, конечно, могу ошибиться, но разве я когда-нибудь ошибался на твоей памяти? — должен сказать, что клятва Мэллори — всего лишь слово, данное Главному Пилоту, а не клятвенное обещание, принесенное Ордену. И, уж конечно, не торжественная присяга. В то время, когда он поклялся сложить свою голову — обстоятельство тонкое, но важное, — он еще не получил своего кольца, а потому официально пилотом не являлся и клятвенного обещания дать никак не мог.

— Не понимаю, — сказал я. — Позади слышалось пение, шорох шелков и шум тысячи голосов. — Я поклялся, и это главное. Какая разница, кому я дал клятву?

— Разница, Мэллори, в том, что Соли может освободить тебя от клятвы, если захочет.

Я ощутил прилив адреналина, и сердце забилось в груди, как пойманная птица. Мне вспомнилось, как гибли пилоты. Они гибли в интервалах между окнами, разрушив мозг непрерывным симбиозом со своим кораблем; умирали от старости, затерявшись в деревьях решений; сверхновые превращали их тела в плазму; сон-время — слишком много сон-времени оставляло их до конца жизни бессмысленно таращившимися на горящие в темноте звезды; их убивали инопланетяне и такие же люди, как они, они попадали в метеоритные потоки, сгорали в обманчивой тени голубых гигантов и замерзали в пустыне глубокого космоса. Я понял тогда, что, несмотря на мои же дурацкие слова о славной смерти среди звезд, мне не нужна слава и отчаянно не хочется умирать.

Бургос покинул нас, и мать сказала Жюстине:

— Ты поговоришь с Соли, правда? Я знаю, меня он ненавидит — но за что ему ненавидеть Мэллори?

Я топнул ботинком об пол. Жюстина разгладила пальцем бровь и сказала:

— С ним так трудно теперь. Это последнее путешествие чуть не убило его — как внутри, так и снаружи. Я, конечно же, поговорю с ним. Буду говорить, пока язык не отвалится, как всегда, но боюсь, он просто уставится на меня своим сумрачным взором и скажет что-нибудь вроде: «Если жизнь имеет смысл, откуда нам знать, суждено нам найти его или нет?» Или: «Пилоту лучше умирать молодым, пока зловременье не убило то, что он любит». Когда он такой, говорить с ним по-настоящему невозможно. Он, может быть, считает, что поступает благородно, взяв с Мэллори клятву погибнуть геройски, а может, правда верит, что Мэллори добьется успеха, и хочет им гордиться — я не знаю, что у него на уме, когда он вот так весь в себе, но поговорить поговорю, Мойра, не сомневайся.

Я не питал особой надежды на то, что Жюстине удастся поговорить с ним. Когда-то Хранитель Времени, позволив им пожениться, предупредил их: «Зловременье победить нельзя». И оказался прав. Считается, что именно разница в возрасте убивает любовь, но я думаю, это не всегда правда. Любовь убивает не только возраст, но и самосознание. С каждой прожитой нами секундой мы все больше становимся собой. Если такая вещь, как судьба, действительно есть, она состоит именно в этом: наше внешнее «я» ищет и пробуждает в себе истинное «я», несмотря на ужас и боль этого процесса — а ужас и боль присутствуют всегда — и на цену, которую приходится за это платить. Соли, повинуясь своему сокровенному желанию, вернулся из центра галактики, охваченный стремлением постичь смысл жизни и смерти, а Жюстина те же самые годы провела, наслаждаясь радостями жизни: вкусной едой, прогулками над морем в сумерки (а если верить молве, и любовью), упражняясь при этом в прыжках и выписывая восьмерки.

— Я не хочу, чтобы Жюстина с ним говорила, — заявил я.

Мать тронула мою щеку рукой, как делала в детстве, когда я температурил, и сказала:

— Не дури.

Мои однокашники-пилоты во главе с невероятно длинным и тощим Зондервалем просочились сквозь толпу специалистов, как черное облако, и окружили нас. Ли Тош, Елена Чарбо, Ричардесс — я считаю их лучшими пилотами, когда-либо выходившими из стен Ресы. Мой старый друг Делора ви Тови поздоровалась с моей матерью, теребя свои белокурые косы. Зондерваль, происходящий из семьи эталонов с Сольскена, вытянулся во весь свой восьмифутовый рост и сказал:

— Вот что я хочу тебе сообщить, Мэллори. Весь наш колледж гордится тобой. Тем, что ты не побоялся Главного Пилота — извините, Жюстина, я не хотел вас обидеть, — и твоей клятвой. Мы все понимаем, какое для этого требуется мужество, и желаем тебе успеха в твоем путешествии.