Невернесс

Но мы так и не дошли до Данладийской Пустоши. Соли, должно быть, разгадал мою стратегию и захватил меня врасплох. Хорошо помню момент, заставивший меня усомниться в пользе осторожности. Я вместе со всеми нашими только что вышел из мультиплекса, и свет Веды Люс ослепил меня. Звездная пыль в туманности, отражая его, светилась мягкой голубизной. Сама Веда Люс, горячий голубой сверхгигант, пылала столь же ярко, как Альнилан или Спика, и обладала столь большой массой, что мультиплекс рядом с ней был попросту скручен. Я с трудом провел своих пилотов сквозь его окна. Был момент, когда шестерым пришлось ждать, чтобы остальные прошли к Февешему — следующей по очереди звезде на пути к Пустоши. В этот самый миг старый приятель Соли Лионел Киллиранд вынырнул на своем «Вечном шлюпе» прямо над Кристоблем Смелым и уничтожил его. Тридцать два мастера-пилота одновременно накинулись на Олафсона Джонса, Наширу, Али Алесара с Утрадеса, Николоса Корсо и неподражаемую Делору ви Тови. Быть может, как раз Лионел ее и убил. Тридцать семь серебряных дротиков то появлялись в реальном пространстве, то исчезали, выходя из мрака на звездный свет, как алалойские собаки, отвоевывающие себе место поближе к костру. Я узнал об этой битве по мгновенным точечным деформациям мультиплекса, бегущим, как сверкающая рябь по ночному морю. Я попытался повернуть нашу основную массу обратно, но когда мы вернулись к Веде Люс, бой уже закончился. Лионел и другие скрылись, а мы потеряли шестерых пилотов.

Точно побитые ездовые собаки, мы, поджав хвосты, отступили через звездную группу Ионы почти на край туманности Ориона. Плавая в кабине, я наскоро переговорил со своими пилотами. Бардо исход боя потряс особенно сильно. Мы с ним соприкоснулись кораблями, и его мысли поступали ко мне через корабельный компьютер. Его нейросхемы временно сопряглись с моими, и мы разделяли одно ментальное пространство. Пережив шок поражения и потерю товарищей, мы ненадолго позволили себе эту запретную электронную телепатию.

— Паренек, ты слышишь (чувствуешь), видишь меня?

Я видел его умные глаза, слышал его голос, чуял запах его страха и его газов. Для меня было загадкой, как Жюстина его выдерживает в такой тесноте.

— А где Жюстина? Почему я не слышу ее мыслей?

— Она спит тут, рядом со мной. Когда она увидела, что случилось с Деборой… короче, она временно отключилась.

— Я сделал большую ошибку, Бардо. Не надо было мне искать встречи с Соли тогда ночью, в баре. Ты помнишь. Оттуда и началась эта полоса неудач.

— Ты бы лучше подумал о пилотах, которых мы потеряли, а не о допущенных тобой ошибках.

— Я и так о них все время думаю. Почему Делора? Зачем кому-то вообще надо умирать?

Думая о миллиардах людей, погибших во время разных войн, я открыл для себя одно из многочисленных извращений войны: ужас потерь не усиливается при умножении — он усиливается в обратную сторону. Боль от утраты близкого тебе человека действует в тысячу раз сильнее, чем гибель тысячи незнакомых тебе людей.

— Я ведь любил ее когда-то, ей-богу — ты не знал, паренек? Делора была моей первой женщиной и проявляла большое терпение — тогда, в Борхе, я очень в нем нуждался.

— Она была блестящим пилотом.

— Ты не понимаешь. Она была женщиной! А теперь ее нет.

— Война — это ад, говорят хибакуся.

— Интересная мыль! «Война — это ад», — произносишь ты великолепным холодным тоном, но я-то знаю, что ты на самом деле это чувствуешь, — поэтому не пытайся это скрыть, все равно не получится.

Я и правда пытался сохранить стоицизм перед лицом гибели Али Алесара, Кристобля и Делоры, но у меня ничего не получалось. Бардо, слушающий мои мысли чуть ли не по мере их формирования, напомнил мне, что я по всем статьям должен кипеть от ярости, сжимать кулаки и клясться отомстить Лионелу Киллиранду. Кроткая скорбь, шептал он у меня в мозгу, пристала разве что святому, а бесплодные сомнения — подростку.

— Ты не подросток и не святой.

— Кто же я, по-твоему?

— Мужчина, клянусь Богом! Ты гораздо больше нравишься мне, когда бесишься. Вспомни, как ты чуть не оторвал Кессе голову! Я-то этого никогда не забуду.

— Я тоже, Бардо. Я ничего не в силах забыть.

— Это худо.

— Я все время меняюсь… и очень быстро.

— Я знаю, паренек, я знаю. Временами я больше не понимаю тебя.

— Если бы я мог показать тебе эти возможности… эти возможности. Скоро будет бой — это начало конца. Я вижу его приближение, я…

— Что с тобой?

— Я боюсь. Боюсь потерять все. Иногда даже тебя боюсь потерять.

— Друзей потерять нельзя, паренек, — я ведь тебе уже говорил.

— Значит, мы по-прежнему останемся друзьями, когда все это кончится?

— Конечно, останемся — клянусь тебе!