— Алим — мой сын. Только мой. Ты был против, чтобы я вешала тебе чей-то проеб. Так что катись… Уходи!
— Послушай… — Расул мрачнее тучи и носом пыхтит так сильно, что меня едва не сдувает.
Еще и эта акула.
Тварь… Вот просто… тварь…
У меня других слов нет и чувств тоже нет, кроме ненависти.
— Ты этого ребенка отказался признать. Ты мне советовал почиститься хорошенько. Так какого черта ты сейчас права качать пришел?! — шиплю, толкнув его в грудь ладонями. — Вали, Мирасов. Богом молю, тихо свали, я не хочу Алима пугать криками. Но буду орать, визжать и пищать на весь подъезд, что ты ворвался в мою квартиру насильно!
Он мягко опускает акулу на тумбу и резко подходит ко мне, прижав к стене, накрывает рот ладонью.
Бью его кулаками по груди, ощущение, будто колочу литой металл. Раскачался, говнюк! Пытаюсь достать коленом по яйцам, он сжимает клешней мое колено.
— Есть большая разница, Санька, между твоей беременностью хер пойми от кого. То ли от меня, то ли от того смазливого. Ебалась же с ним. Фото выкладывала… — кривится. — Будто я не знаю, как это у тебя работает… Ты прямо в процессе случки вас сняла и на главную поставила. Ты, блять, жила с ним, гуляла постоянно вместе и хочешь сказать, чтобы я с лету поверил, будто ты от меня залетела? А не на лоха ли ты решила меня словить, а?! Так я думал.
Кусаю его ладонь, слюнявлю, силой вывожу рот в сторону, шепнув хрипло:
— Ты следил? Следил за мной, что ли?
— Присматривал.
— А ты сам? — с обидой толкаю. — С телками, как гулял, так и продолжал с бабой обжиматься. Не тебе меня в неверности упрекать.
— Значит, еблась.
— Тебя не касается. Ты, кажется, по другому поводу притащил свою мерзкую харю?! Или решил свечку у моей вагины держать, чтобы посчитать количество входящих? Не вторгайся в мою личную жизнь, ты…
Сжав обеими ладонями мое лицо, Расул мне прямо в губы хрипит.
— Есть разница между плодом неизвестным и ребенком, который точно от меня. Точно мой… Он похож. Все сходится.
Его кривящиеся от эмоций губы так близко, дыхание сухое и жаркое, но у меня во рту выделяется слюна.
Будоражит его запах и сила.
Дерзкий напор возмущает, меня полоскает ненавистью, но, если быть честной, у меня от него по спине мурашки…
— Алим просто. Смуглый. Мало ли с каким черным я трахалась? Не ты один такой.
— Пиздишь. Вот сейчас точно пиздишь. Ты подо мной лежала, а потом только с этим… терлась.
— Я могла в перерыве кому-то быстро подмахнуть, — ухмыляюсь. — Так что отвалите, дядя.
Успеваю всунуть локоть и пихнуть его в грудь, что есть мочи, зашипев от боли.
— Проваливай! — открываю дверь. — И вонючее тряпье забери. Не приближайся! Сын — мой. Никакого отношения к тебе не имеет!
— Значит, мирно ты не хочешь. Ладно. Я пойду иначе, — гордо вскидывает подбородок.
— Скатертью дорожка. И учти… Я больше не та колхозница, которую запугать легко и на понт взять. Я отрастила свои зубы и обзавелась приятными связями. У меня отношения с влиятельным мужчиной… Так что рекомендую пастись на другой лужайке… Козел, — добавляю с шипением.
На скулах Расула ходят желваки.
— Я мирно хотел. Клянусь, мирно. Многое изменилось. И если бы ты меня выслушала.
— Мне некогда…
С язвительной усмешкой возвращаю ему его же слова.
По еще более потемневшему лицу понимаю, что удары достигают цели.
Отравленные бумеранги вонзаются глубоко.
А как ты хотел, Мирасов?
— Я хочу сына увидеть. Разве о многом прошу? Дай просто увидеть, вживую пообщаться… — выдавливает из себя просьбу.
Меня в очередной раз корежит.
Не могу.
Сколько боли и яда стоит между нами.
Океан боли, океан обиды, ненависти, слез…
Это целый, океан, Мирасов, и я на самом его дне. Раздавлена так, что вдохнуть не получается.
— Твое желание увидеть моего сына — это твоя проблема, Мирасов. Давай,
Толкаю истукана к открытой двери.
Пусть уходит!
Уходит…
Выдержка на грани.
Толкаю его, как обезумевшая моська, толкающая слона.
— Ты помнишь, — хрипит. — Все до последнего слова. Я тоже. Дай мне шанс.
— Ты проебал все шансы… Все, до единого, шансы… Все мертвое!
— Я жив! — оборачивается, дернув меня на себя. — Жив вопреки!
— Вопреки всем моим пожеланиям сдохнуть? Да, я заметила.
Я не хочу с ним ругаться, но он вынуждает, открывая свой грязный рот. Выгнать хочу, а он вцепился… блять… впаялся своими ногами в пол арендованной квартиры и сжигает своим взглядом.
Надо, наверное, просто Захарову позвонить и попросить об охране. Он важный шишка, даже в столице, организует умеючи.
Черт знает сколько еще мы бы ругались!
Если бы за моей спиной не раздался голос Алима:
— Мама, ты где? — и топот маленьких ножек.