Невероятная частная жизнь Максвелла Сима

Вы когда-нибудь бывали в доме, где лет двадцать никто не жил? Если нет, вам будет трудно понять, что я ощутил. Тут я написал пару предложений, но потом удалил их — они не передавали атмосферу этой брошенной квартиры. Я употребил слова вроде «холодная, почти пустая, жуткая», а потом подумал: нет, не годится. Больше подходит другое слово — возможно, чересчур эмоциональное, — «мертвая». Вам кажется, я драматизирую? Ну и ладно. Пусть это слово звучит резковато, зато точнее определения для отцовской квартиры не подберешь. Вот так же выглядит жилище, чей хозяин давным-давно умер.

Не прошло и двух минут, как я почувствовал, что больше не могу там находиться.

В квартире было две спальни. Одна с узкой кроватью (накрытой матрасом, но без постельного белья), другую, поменьше, загромождали письменный стол и массивный книжный шкаф из ДСП, который отец явно собирал сам. И само собой, толстый слой пыли повсюду. На полках в шкафу осталось с десяток книг — тех, что отец не увез в Австралию, а в ящиках письменного стола я обнаружил какие-то бумаги и канцелярские принадлежности. Вожделенная папка лежала на третьей полке, найти ее не составило труда. Она была не синей, но голубой, а на корешок отец прилепил этикетку с надписью: «Два дуэта: Стихотворный цикл и мемуары». Этикетку он приклеил двусторонним скотчем, и полоски скотча проступали сквозь поблекшую, высохшую бумажку.

Я схватил папку и отправился на кухню. Там был маленький балкончик; не без усилий я повернул щеколду и распахнул дверь. Приятно было глотнуть свежего воздуха. С балкона я смотрел на поток автомобилей, бесконечно, бесцельно круживших по кольцевой дороге, а за дорогой до горизонта простирался сельский Стаффордшир — сероватая, со сглаженными неровностями, ничем не примечательная местность. Я разглядел трассу А5192, лентой уходящую вдаль, и мне вдруг нестерпимо захотелось ехать по этому шоссе, назад к автостраде, только я и Эмма, по направлению на север, по направлению к Кендалу, где сегодня вечером (какой же чудесный вечер ожидал меня, а до сих пор я отгонял все мысли о нем!) я наконец, после стольких месяцев, увижусь с Каролиной и Люси. Наверное, это самый важный вечер в моей жизни — в некотором смысле. По крайней мере, это шанс доказать — раз и навсегда, — что я не повторю ошибок моего отца и что мои отношения с дочерью держатся не только на обоюдном терпении и на том обстоятельстве, что некогда нас угораздило жить в одном помещении. Нет (молча, но яростно твердил я себе), я не закончу, как мой отец. И памятником мне не станет заброшенная, неуютная, нежилая квартира на унылой окраине провинциального городишки.

Исполнившись решимости, я закрыл балкон, пересек гостиную, с горечью оглядываясь по сторонам, а затем вышел вон, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. Запирая за собой дверь, я испытывал огромное, необъяснимое облегчение, словно чудом вырвался из пасти судьбы, такой кошмарной и хваткой, что и не описать словами.

— Мы с Мумтазом как раз обсуждали, куда бы нам пойти пообедать, — сообщила мисс Эрит, когда я вернулся к ним и жадно глотнул еще не остывшего чая. — Не можем же мы отправиться туда, куда всегда ходим. Не знаю, что он себе думает, но я считаю, у нас свидание, и девушка ждет, что ее отведут в какое-нибудь особое место. — Она взглянула на голубую папку, лежавшую у меня на коленях. — Значит… вы нашли то, что искали?

— Угу. По-моему, здесь стихи отца и всякое разное. Вроде бы он потерял свои экземпляры, и эти теперь единственные. — Листая папку, я обнаружил, что в ней два раздела: один в стихах, другой в прозе. — Не знаю, почему это для него так важно, но спорить с ним бесполезно. — Я открыл первую страницу — Странное название — «Два дуэта».

— А-а, ясно, — протянула мисс Эрит. — Пол-Элиота.

— Пол-Элиота?

— Т. С. Элиота. Вы ведь слыхали о таком?

— Конечно, — слегка обиделся я. А потом добавил, чтобы убедиться, что мы говорим об одном и том же человеке: — Он написал тексты для «Кошек». [26]

— Его самое знаменитое произведение называется «Четыре квартета», — сказала мисс Эрит. — Не приходилось читать?

Я покачал головой:

— О чем оно?

— Надо прочесть, чтобы выяснить, о чем оно! — рассмеялась она. — Ну, о времени, о памяти и так далее. Это четыре поэмы, и каждая посвящена одной из стихий — воздуху, земле, огню и воде. Ваш отец был большим поклонником Элиота, из-за чего мы с ним часто ругались. Элиот — это не мое, понимаете? Абсолютно не в моем вкусе. Вдобавок он был антисемитом, а на такое трудно закрывать глаза. Во всяком случае, мне трудно. Но вашего отца это не волновало. Ведь Гарольд совершенно не интересуется политикой, верно?

— Ну… — Честно говоря, я никогда об этом не задумывался. Я и сам не очень увлекался политикой. — Обычно мы не говорим на подобные темы. В наших отношениях… главное — другое.

Мисс Эрит прикрыла глаза. Сначала я подумал, что ее сморил сон, но на самом деле она лишь собиралась с мыслями.