Невероятная история Макса Тиволи

С облегчением обнаружив автомобиль на подъездной дорожке, я увидел, как Хьюго о чем-то спорит с водителем. На улице похолодало, и я вдруг понял, что хочу домой. Я подошел по влажной траве и хотел послушать их спор, однако другой шофер начал заводить мотор, и мне оставалось только смотреть, как мой друг и его слуга Тедди ожесточенно ругаются, один — в блестящем цилиндре, другой — в служебной фуражке. Передо мной словно разыгрывалась сцена немого кино, даже ночной туман сделал фигуры людей черно-белыми. И как я только раньше этого не заметил.

Чуть не порезавшись, я раздвинул листья столетника. В особняке заиграли очередной вальс. Хьюго слушал молодого человека и моргал, он прижал палец к виску, что-то мягко отвечая, водитель холодно смотрел на Хьюго. Перчатки сжаты в кулаке. Резкие слова превращаются в туман. Ты, мой искушенный читатель, уже давно понял то, что я впервые допустил до сознания лишь тогда. Сожженное письмо, обратившееся в пепел. Приятели из колледжа — любимые, а затем резко вычеркнутые из памяти. Жена, брошенная дома, жизнь с Тедди. Страдание в глазах моего друга… Какие еще разбитые сердца я упустил из виду? Я злился, глядя на Хьюго и Тедди. Невероятно. И тем не менее человеческие тайны сохраняются не из-за хитрости или рассудительности; любовь несовместима с рассудком. Они хранятся, потому что людям просто нет дела до окружающих.

Все произошло так быстро, что я даже не помню своих чувств в тот момент — отвращение, шок, злость. Однако теперь, вспоминая тот вечер, я чувствую лишь благодарность. Я видел, как любовники молча сидели и, не улыбаясь, держали друг друга за руки кончиками пальцев. На лице Тедди отражались печаль и сожаление, наверное, он любил моего друга всем сердцем. В следующий миг Хьюго что-то шепнул ему на ухо, коснулся губами его щеки и поцеловал. Какая неожиданная картина, развратная и горькая. И какая удача. Я пишу это после пятидесяти лет знакомства с Хьюго.

Скажите, мог ли я за всю свою запутанную жизнь найти лучшего собеседника, могло ли нелюдимое чудовище вроде меня найти лучшего друга, чем старина Хьюго — почти такое же скрывающееся чудовище?

Когда я вернулся в особняк, атмосфера уже изменилась. Спиртное текло рекой, и мужчины, хихикая, разбились на группки. Некоторые вальсировали друг с другом по залу, как в старые времена, когда женщин не хватало и мир принадлежал представителям сильного пола. Я ничего не говорил Хьюго. Да и что тут скажешь? Что в сердце больше неизведанных уголков, чем мы думаем?

Кто-то подошел и со счастливой улыбкой похлопал меня по плечу.

— Чего? — удивился я.

Человек подмигнул, мы однажды встречались, однако он меня не узнал.

— Я спросил, разве это не ужасно? Разве не забавно?

— Вино неплохое.

— Да нет, я про жен, — раздраженно пояснил новоявленный собеседник.

— А что с ними?

— Вы ведь женаты, молодой человек, должны бы понимать. Она избегает огласки.

— Кто?

— Дюпон, старая шлюха. Жены не пришли.

Из другого угла донеслись очередные извинения:

— Сожалею, она не смогла сегодня приехать.

Мы оглянулись — чуть ли не весь зал, — когда вошла мадам Дюпон и с ледяной улыбкой приняла еще один бокал шампанского. Ее тело слегка дрожало, и волевая женщина на миг растворилась в блеске драгоценностей и платья. Она наконец поняла произошедшее на балу. Все случилось как с желаниями, исполненными джиннами: она собрала у себя всех влиятельных мужчин города, но это ничего не дало. Должно быть, ей стало ясно, что мужчины — неверная цель, не они ключ к обществу, открыть путь может лишь принятие другой женщиной. А жены никогда не примут старушку Мэри.

Не могу описать отчаянную животную ненависть, сверкавшую в ее глазах. Мэри стояла и смотрела на толпу своих клиентов взглядом невинно осужденного, который годами сидел в четырех стенах; наконец она поправила прическу, пошла к людям и среди нас встретила еще одну стену. Она не порвала с нищетой, потерпев поражение, она не порвала с юностью, как это сделали мы. Взгляните на нас: накрахмаленные воротнички, клубные группки и толстые животы. Каждый из нас тем вечером одевался, зная, чем все закончится. Каждый из нас, кого Мэри развлекала в полумраке своей гостиной, завязывал перед зеркалом галстук и посмеивался над шуткой, которую мы собирались сыграть над старой шлюхой Дюпон. Полагаю, мы убедили себя, что юность следует забыть. И чтобы забыть ее, недостаточно просто запретить себе вспоминать; необходимо уничтожить женщину, благодаря которой и появились подобные воспоминания.

— Сегодня здесь одни мужчины, не так ли? — звенящим голосом поинтересовалась она.

Толпа оживленно загудела. Старушка Мэри, мы взывали к прежней Мэри, и наше гудение гласило: «Мы не позволим тебе измениться».

— Пейте, джентльмены.

Дирижер на мгновение отвернулся от оркестра, вероятно ожидая сигнала хозяйки. Один щелчок пальцев остановил музыку и распустил всех по домам — ее мальчиков, ее сыночков, которые предали свою престарелую мать.

Затем она подняла голову, веселая и озорная, как прежде.

— Черт подери, мальчики, потанцуйте со мной, хоть кто-нибудь!