Невероятная история Вилима Мошкина

Стоеросов подошел. Наклонился к богатырю, подставил угодливо ухо. Илюша быстро в то ухо зашептал. И чем больше шептал, тем более менялся в лице Стоеросов. Потом и Богуслав Аркадьевич зашептал в ответ. Но его ответ богатырю не понравился.

– Ты что, Стоеросов? Ты смотри у меня, Стоеросов! Ты меня знаешь, Стоеросов! – прикрикнул на него Илья Муромец. – Мало не покажется! Я тебя, Стоеросов, достану, и Дружников твой не поможет! Ну?

Богуслав Аркадьевич, чуть призадумавшись, согласно склонил выю. Испуг на его физиономии сменился угодливым выражением.

– То-то, Стоеросов! Сделаешь, что велено. Иначе, дуремар, смотри у меня! – Илья многозначительно погрозил Богуславу Аркадьевичу мощным кулаком.

После поднялся, положил увесистую длань генералиссимусу на плечо:

– Значит, так. Дальше ты без меня действуй. Стоеросов проведет, когда нужно будет. А там уж все от тебя зависит, – напутствовал его на прощание богатырь. И все, и пошагал обратно к декоративной занавеске.

– Погодите! – задержал его генералиссимус, от волнения сорвавшись на приглушенный крик:

– Постойте, один только вопрос. КТО ВЫ ТАКОЙ?

– Массажист из поликлиники. Ну, все? – раздраженно ответил ему Илья. Вопрос богатырю явно не доставил удовольствия.

– Знаете, это как у Булгакова. Мне кажется, что «вы не очень-то кот»? – Вилли настойчиво хотел добиться ответа.

– Кошек я люблю. Может, со временем и себе заведу, – уклончиво отозвался Илья.

– Я не в смысле кошек. Я к тому, что массажист, видимо, не единственный ваш талант? – осторожно поинтересовался генералиссимус.

– Не единственный. Но остальные мои таланты не продаются. Если это все, то я пошел, – оборвал расспросы Сашенькин сын.

– А если Стоеросов вдруг..? – крикнул в уходящую спину Вилли.

– Никаких вдруг! Стоеросов не самоубийца, а мелкий негодяй. Будь спокоен, – бросил на выходе Илья Муромец и неожиданно сказал:

– Желаю удачи!

Вилли остался сидеть. К нему никто не подходил, никто не беспокоил. Стоеросов тоже не появлялся. Прошло довольно много времени. А из соседней залы уже слышались голоса и женский смех, звон бокалов и посуды, шелест легких платьев, цокот изящных туфелек и скрип парадных лакированных ботинок. Быстрые официанты сновали туда-сюда. На Вилли они смотрели приветливо, то и дело кто-нибудь из черно-белых фигур осведомлялся у генералиссимуса, не надо ли чего? Вилли давно снял плащ и кепку, сложил их аккуратно на стуле. У одного из официантов, молодого, улыбчивого парня с пшеничного цвета усами, Вилли поинтересовался, по какому поводу очередной фуршет. Официант сначала изумился, но потом все же ответил, что имеет место большой благотворительный съезд в пользу реставрации театра, а после будет концерт, ожидают прибытия самого премьер-министра. И вправду, Вилли заметил множество осанистых ребят с переговорными устройствами, как пояснил все тот же официант, из федеральной службы охраны. Которые, вот что странно, ни разу к генералиссимусу даже не подошли и не обратились, хотя был он явно не на месте и подозрителен. Напротив, если Вилли случайно встречался с ними взглядом, службисты нарочито отворачивались, и вот чудо! один из них едва заметно, но благожелательно улыбнулся краем рта. Словно бы хотел подбодрить. Вилли и в самом деле несколько приосанился, ему вдруг показалось, что на арене он сегодня будет не один.

Через час с четвертью к нему, наконец, вышел Стоеросов. Жестом пригласил следовать за собой. А перед тем, как вступить в залу, Богуслав Аркадьевич жарко и просительно зашептал генералиссимусу на ухо:

– Уважаемый, могу ли я надеяться?

– На что? – Вилли от неожиданности даже замедлил шаг.

– Как на что? На снисхождение! – пояснил Стоеросов и сам испугался своей смелости.

– Можете. И на снисхождение, и на благодарность! – заверил его Вилли, хотя понятия не имел, о чем именно идет речь. Но счел за благо выдержать навязанную ему роль до конца. Хуже, во всяком случае, не будет.

– Тогда вам во-он туда, – Стоеросов, прикрывшись полой пиджака, указал пальцем перед собой. – Если что, я всегда к услугам. И товарищу Абрамову передайте.

Вилли поглядел в указанном направлении, и все понял. У дальнего стола, рядом с незнакомой молодой женщиной (то была Полина Станиславовна), расположился не кто иной, как Дружников собственной персоной. Очень величественной и самоуверенной персоной. Генералиссимуса вдруг прошиб холодный пот, от внезапности видения и от того, что долгожданная минута настала, а он оказался не готов. Лихорадочно пытаясь собраться с мыслями, Вилли спрятался за занавеску. Рано ему выходить, надо успокоиться, произвести нужную настройку чувств, иначе все предприятие бессмысленно. Вилли зажмурился, вспомнил Анюту, Зулю Матвеева и Дениса Домициановича, и решимость его возросла. Но все равно, недостаточно. Когда же перед его внутренним взором прошли как в замедленной киносъемке похороны Лены, генералиссимус готов был драться любой ценой. Он сделал глубокий вздох и привычно сосредоточился. Его словно шатром накрыла пылкая любовь к Дружникову, и Вилли, одернув свои праздничные вериги, выступил из-за занавеса на сцену.