Невероятно пламенный (ЛП)

Зато всё чаще я получала короткие сообщения от Софи. Вначале я почти ничего не понимала, что она писала. Она постоянно использовала сокращения, которые я не знала. "ШУ", например, означало "широкая улыбка". "БП" - "большой привет". А "Ц,С "значил "целую, Софи". При том, что Софи и я ещё ни разу не целовались. Но мама устроила мобильный так, что максимум я могла звонить по телефону на десять евро или посылать короткие сообщения, а каждая SMS стоила сорок центов. Мобильный, прежде всего, должен был быть для того, чтобы я была доступна для мамы. Так что мне не нужно было отвечать Софи.

Коротко и ясно - хотя я и померилась в некоторой степени с мамой, но она стерегла меня на каждом шагу, и вскоре я уже не радовалась, ни видеть её, ни слышать и уж точно ни видеть её номер телефона на экране мобильного. Я мечтала о зоне недосягаемости для мамы.

На самом деле стало ещё всё хуже, а не лучше. Так как теперь их было четверо, кто сводил меня с ума: ГубкаБоб, который всё ещё непрерывно качался надо мной, моя собственная мать, моя чокнутая собака и мой мобильный. Прежде всего всё, касающееся ГубкиБоба, беспокоило меня. С того короткого момента у Софи он больше не открывал своих глаз.

Леандер сказал, что охранники иногда исчезали и оставляли своих детей одних, чтобы люди научились, обходиться без них. И это случалось почти всегда тогда, когда клиенты становились взрослыми. Но амёба отправлялась только ночью на свои полёты и возвращалась каждый раз ровно шестьдесят минут спустя. Обычно я даже не реализовывала этого потому, что крепко спала. Вообще в последнее время я спала очень крепко. Но если я лежала и бодрствовала, то по полётам Витуса можно было бы ставить часы.

Спустя неделю, после нашего с Софи девичника, всё было также, как прежде. В пятницу после обеда, я не могла больше вынести это затишье. Я закрылась в ванне, вытащила папин чёрный несессер из шкафа и решила побрить себе ноги. Может быть, это поможет. Софи не могла поверить, что я этого всё ещё не сделала (Зачем мне это было нужно? Никто кроме меня не видел мои ноги, я всегда носила штаны.).

Однако удовольствие мне это не принесло. Сначала взорвалась доза с пеной, потом я едва могла собрать бритву должным образом. Она снова и снова разваливалась - не знаю почему. Лезвия были адски острыми и я чуть не отрезала себе мою правую ногу. По прошествии пол часа мои ноги в общем-то выглядели также, как и раньше - с единственной разницей, что моя кожа горела как в огне. Кроме того с обратной стороны коленей у меня появились красные, зудящие пятна, потому что я не переносила пену.

Я быстро снова упаковала вещи в папин несессер и какое-то время расшагивала с голыми ногами по квартире, но ГубкаБоб оставлял свои глаза упрямо закрытыми и как всегда безжизненно качался надо мной туда-сюда.

Что же, а потом - потом случилось небольшое несчастье. На следующее утро папа захотел побриться. Конечно же лицо. К сожалению при этом бритва распалась, потому что я после того, как использовала её, не собрала правильно. Папа хотел поймать её и при этом порезал правую руку, и маме пришлось отвозить его в отделение неотложной помощи. Весь коврик в ванной был полон крови. Такого ещё никогда не случалось в доме Моргенрот, - кто-то другой, а не я нуждался в отделение неотложной помощи! Я почти обиделась, когда мама сказала, что я должна остаться дома и не сдаваться. В конце концов, я знала каждого работника там, а врачей тем более и с удовольствием сказала бы им привет. Конец истории был таким: папину руку пришлось зашивать, и ему нельзя было работать.

А Бирлапп был счастлив. С этого утра стало ещё более неуютно, чем уже было. Так как папа был не дурак. Он заметил, что кто-то "украл" его несессер, как он это сформулировал. А это могла быть только я. Так как мама эпилировала свои ноги, как я узнала при последующей семейной ссоре. Эпилировать означало, что она с помощью розового адского устройства (она махала им перед нашими носами, чтобы доказать свою невиновность) вырывала каждый отдельный волосок. Я же говорю, что мама немного сумасшедшая.

Перед папой я не хотела признавать, что я побрила себе ноги. Мне было как то стыдно. Но когда он лёг в кровать в костюме и галстуке, чтобы оправиться от шока, я созналась маме, что это действительно была я. Потому что я догадывалась, что она втайне будет рада. И так оно и было.

- Но ты не можешь просто так брать папины вещи, - ругала она меня с наигранным негодованием.

- Я просто боялась спросить тебя, - пробормотала я и незаметно задержала дыхание, чтобы покраснеть. - Я думала, что ты запретишь мне это делать. - Я вытерла правой рукой лицо, как будто у меня на глазах были слёзы.

- Ах, Люси, ты можешь говорить со мной обо всём, я ведь тебе это уже говорила! Прежде всего о таких вещах, - заверила мама и подмигнула мне заговорщически. - Лучше всего такое нужно улаживать женщинам между собой. В следующий раз я могу мой эпилятор ...