Но прибывшие на вызов полицейские не обнаружили в доме следов проникновения. Никаких отметин взлома на дверях, никаких разбитых оконных рам. Все двери были заперты, как и окна. Хасселл поговорил с четырьмя соседями: никто из них не видел и не слышал ничего необычного. Техники-криминалисты не обнаружили следов ДНК. «Совсем никаких улик», – подумал Хасселл.
Но это было не совсем так. Шимамото нашла отпечатки обуви и перчатки. Они не совпадали с принадлежавшими Лилли вещами. Но и не указывали на преступника и даже на то, что преступление действительно имело место. Это мог быть садовник, ухаживающий за двором Лилли, или регулярно приходившие в дом рабочие. Еще у женщины был партнер, пожилой мужчина, иногда остававшийся ночевать. Оставить эти отпечатки мог любой из них.
Лилли и сама была довольно странной личностью. Женщина называла себя «свободным духом» и просила о разных необычных вещах. Она позвонила Хасселлу, чтобы сообщить, что с момента попытки изнасилования ее кот шипит на людей в черной обуви. Возможно, полицейским следует поискать кого-нибудь в черных ботинках или кроссовках. «Она считала, что эта информация окажется полезной для расследования», – писал детектив. Один знакомый Лилли, русский художник, по ее описанию сделал набросок нападавшего, и она попросила Хасселла распространить его в прессе. На рисунке был изображен мужчина в маске, закрывавшей все лицо, кроме голубых глаз и светлых бровей. Никаких других черт, позволявших опознать его, не было. Хасселл отказался выполнить ее просьбу. В другой раз она попросила детектива обойти спортзалы в поисках хорошо сложенного белого мужчины, ростом метр восемьдесят, с голубыми глазами.
– Таких найдется очень много, – сказал он ей.
Более чем через два месяца после вызова полиции она вдруг вспомнила, что перед нападением на ее компьютере отобразилась странная беспроводная сеть под названием «Чистое зло».
Наконец она попросила Хасселла вызвать гипнотизера, чтобы ее опросили в состоянии транса. Детектив связался со следователем прокуратуры округа Джефферсон, обладавшим лицензией гипнотерапевта. Все трое встретились ветреным октябрьским днем в здании полиции Лейквуда, месяца через три после нападения. Следователь начал сессию, применив обычную технику погружения в гипноз.
– Представьте, что вы находитесь в лифте, – сказал он Лилли. – Вы спускаетесь все ниже и ниже.
Женщина прервала его:
– Нет, не спускаюсь. – У нее была своя техника. – Я иду по лугу.
Она попросила следователя предоставить ей роль медиума. Она якобы понимает, что говорят коты, белки и деревья, ставшие свидетелями нападения. Под гипнозом Лилли описала сцены, которые ранее не помнила и которые не могла видеть сама. По ее словам, она якобы видела, как грабитель проникает в дом через гараж. Как он стоит и наблюдает за ней через окно.
«Воспоминания» Лилли в состоянии транса не впечатлили ни следователя, ни детектива. Следователь назвал сеанс «непродуктивным», и Хасселл написал об этом в отчете. Не то чтобы Лилли мешала следователю, но точно не помогала.
Лилли тоже была разочарована. Она в целом не доверяла полицейским. За несколько месяцев до нападения у нее уже был неприятный инцидент с полицией. У соседнего дома росло высокое дерево, перед которым она любила проводить свои ритуалы. Когда в дом переехали новые жильцы, они вызвали полицию, увидев странную женщину, поющую и танцующую у них на дворе. Полицейские приказали Лилли удалиться. Она подала жалобу на то, что они ее преследуют.
В другой раз, уже после нападения, в 3:30 утра она услышала снаружи дома, в котором гостила, странный звук и вызвала полицию. На вызов ответил денверский полицейский. Постучав в дверь, он поднял фонарик к плечу. Лилли показалось, что у него в руке нож, и она отказалась открыть дверь. На следующий день она попросила Хасселла внести полицейского в список подозреваемых и провести расследование. Детектив отказался.
Хасселл ее разочаровывал. Он всегда и во всем ей отказывал. Он отказал ей, когда она попросила о встрече с полицейским художником, чтобы составить набросок подозреваемого. Поэтому ей и пришлось обратиться к своему русскому знакомому. Полиция не воспринимала ее серьезно.
– Это не важно. Это не имеет особого значения, – так, по ее словам, полицейские отвечали почти на все ее просьбы.
– Это важно, – настаивала Лилли. – Я знаю, как он выглядит. Знаю, как двигается. Я знаю о нем многое. Я видела его глаза. Видела его тело. Я – творческая личность. Я помогу вам.
Примерно через месяц после нападения, работая в саду, Лилли заметила нож с деревянной ручкой, воткнутый в землю у забора. Она признала в нем нож со своей кухни, которым обычно разрезала арбузы. Наверное, его и держал в руках насильник. А потом воткнул в землю, перед тем как убежать. Почему полицейские не нашли его? Почему ей самой приходится все делать и сообщать им о важных уликах? Она пожаловалась на «неотзывчивость» Хасселла.