Невероятное преступление Худи Розена

Мойше-Цви Гутман сочетает в себе строго противоположные качества. Я к нему отношусь соответственно. С одной стороны, он мне не нравится, потому что нет в нем ничего особо хорошего, он невоспитанный, с ним вечно неловко, он не умеет себя вести в обществе и то и дело задирает нос по всем мыслимым поводам, причем совершенно зря, потому что толком он ничего не знает, вот разве что в Талмуде дока.

С другой стороны, он мой самый лучший друг. Должны ли друзья нам нравиться? Мне кажется, в дружбе это не главное. Мойше-Цви не больно-то мне нравится, и я никогда не задавался вопросом, нравлюсь ли ему я, но я точно знаю, что ради меня он готов на все. Даже убить, в буквальном смысле. Он, собственно, сам мне это говорил, и не раз. Ему, можно сказать, не терпится убить кого-нибудь ради меня. Его вообще интересуют оружие и насилие.

– Ты мне только слово скажи, Худи, – вызывается он.

Прежде чем пойти учиться на раввина, он хочет послужить в израильской армии.

Сегодня на нем футболка Армии обороны Израиля. В футболках у нас ходить не положено, но раввины закрывают глаза на любую одежку, на которой изображена Звезда Давида[30]. Хоть в плавках в школу приходи, главное, чтобы на заду красовался израильский флаг.

А еще на Мойше-Цви перчатки без пальцев. Он утверждает, что в них и спал, – в этом никто не сомневается. Правая мокрая от молока: есть хлопья в перчатках – дело нелегкое.

В дополнение к уроку, посвященному утреннему омовению рук, ребе Мориц пустился рассказывать о других утренних обрядах.

– Сами ритуалы совершенно ясны, – начал он. – Посмотрим, в каких комментариях говорится об этом предмете.

Я посмотрел на комментарии, написанные на странице по бокам, но слова почему-то не складывались. Сердце все неслось вскачь после утренней прогулки до школы.

Похоже, ответа не знал никто. Даже Мойше-Цви молчал.

– Вопрос, которым они вынуждены были задаться… – Голос ребе Морица пополз вверх, и «задаться» вышло уж совсем фальцетом. – Да, мы знаем, что обязаны делать, начиная день. Это просто. Но от этого никакого проку, если мы не знаем, когда именно начинается день.

По всему классу закивали.

– Итак. Когда, согласно средневековым толкователям, начинается день?

Я смотрел, как левая перчатка Мойше-Цви заскользила по тексту, а правая тут же взметнулась вверх.

Ребе Мориц опознал его и подался вперед над своим столом у доски.

– День, – заговорил Мойше-Цви, – начинается, когда достаточно света, чтобы отличить ручного осла от дикого.

У толкований Талмуда в исполнении Мойше-Цви есть одна постоянная особенность: они какие-то кривоватые, но при этом правильные, поэтому ребе не за что его ругать. Сосредоточившись на странице, я увидел, что Мойше совершенно прав. Средневековые комментаторы сошлись на том, что день начинается, когда можно отличить домашнее животное от дикого.

– То есть когда можно различить, кто осел, а кто нет, – пояснил Мойше-Цви, указывая большим пальцем на нужное место в книге. – Тут так сказано. То есть речь о дифференциации ослов. Можно сказать, о восприятии ослов. Короче, все дело в ослах: про кого видно, что он осел, а про кого, несмотря на все попытки разглядеть, вы не можете этого сказать…

Ребе Мориц откашлялся и поправил галстук.

– Правильнее сказать не «что он осел», а «что это осел». Если посмотреть в…

– То есть вы хотите сказать, ребе, что в моей формулировке комментаторы называют ослами не ослов, а друг друга? Но таких меньшинство?

– Не развивай эту тему, Мойше-Цви. Ты верно ответил на вопрос, но не скатывайся в богохульство, в невул-пе.

– А можно я все-таки еще немножко ее разовью? Я хотел, ребе, попросить вашего благословения называться не ешиботником, а ослоботником.

Ребе Мориц плотно сжал губы и уставился на Мойше-Цви.

– Не благословляется, – вставил Рувен.

– Ребе переходит в атаку, – заговорил я тоном спортивного комментатора, – и влепляет благословение прямо Гутману в физиономию. Болельщики…

Мориц меня прервал, возвысив голос.

– Почему пальцы у меня прямые? – завопил он. Слюна с верхней губы разлетелась по всему столу. – Почему? Почему? В геморе сказано, что пальцы у меня прямые. Почему? – Он уже орал на нас во весь голос.

Ребе оглядел нас всех по очереди, буквально буравя взглядом. Мы один за другим покачали головой.

Разумеется, Мойше-Цви знал ответ. Когда Мориц к нему повернулся, голубые глаза Мойше-Цви блеснули. Он дружелюбно махнул ребе перчаткой.

– Что тебе, Мойше-Цви?

– Я могу вам ответить на вопрос, ребе, но только если вы благословите меня стать ослом.

В обсуждениях Талмуда ты всегда как на войне. Битва умов, познаний, а в данном случае еще и характеров. Наверное, оно всегда так было.