Голоса у начала поезда стали громче. Выглянув в щелочку, я увидел, что от локомотива в мою сторону направляются двое с планшетами. Один был в форме, а ростом – настоящий великан, на добрый фут выше своего спутника. Выглядел он – точно из цирка сбежал.
«
Железнодорожники были в трех вагонах от меня. Я уже слышал обрывки голосов и скрип гравия у них под ногами.
– Что же делать? – прошептал я «виннебаго».
– Зови меня Валеро, – прошептал он в ответ.
– Валеро?
– Да, Валеро.
– Ну ладно, Валеро, и что, черт возьми, мне делать? – прошипел я.
– Полегче, – отозвался Валеро. – Не паникуй. Настоящие ковбои не паникуют, даже если дело плохо.
– Я не ковбой, – возразил я. – Разве я похож на ковбоя?
– Немного, – ответил Валеро. – Шляпы у тебя нет, зато ты чумазый, как ковбой, да и глаза голодные – а этого, знаешь ли, не подделать.
– Правда? – спросил я.
Голоса слышались уже совсем громко, от соседнего вагона, не дальше.
Ну ладно, так как поступил бы настоящий ковбой? Отчаянно, в последней жалкой попытке я подергал пассажирскую дверцу «виннебаго». Сперва казалось, что она тоже заперта, потом замок клацнул и дверца отворилась. Я выдохнул – короткий, сдавленный выдох. Интересно, кто оставил ее открытой?
Я как можно тише поднял тяжелый чемодан и сунул в зияющий портал «виннебаго», медленно-медленно-медленно прикрывая за собой дверь. Когда замок на ней опять щелкнул, щелчок показался мне ужасно громким: прям как в кино, когда злодей тотчас же торжествующе поворачивается к месту, где прячется герой. Меня поймают, наверняка поймают! Наслаждаться роскошью салона, куда я попал, было некогда. Я метнулся мимо канареечного диванчика к туалету – он располагался в самом конце, рядом с зеркальной спальней, оборудованной широченной постелью. На покрывале сочными красками были изображены горные вершины.
Я закрыл за собой дверь уборной. Возможно, просто по привычке.
В тесном, наводящем клаустрофобию закутке я старался даже не дышать – что очень трудно, когда ты весь запыхался. Голоса теперь доносились лишь приглушенно, но я слышал: эти двое приближаются. А потом они остановились. Кто-то запрыгнул на платформу вагона. Капля пота скатилась у меня по лбу, прямо по центру, сбежала по переносице и застыла на самом кончике носа, точно божья коровка перед взлетом. Скосив глаза, я мог разглядеть эту каплю, и в нынешнем моем судорожном, искаженном адреналином восприятии мне всерьез казалось, что если она сейчас упадет на пол, верзила-бык услышит
Заскрипела платформа. Верзила обошел «виннебаго» и остановился с пассажирской стороны. И тут я заметил, что в двери уборной есть что-то вроде «глазка». В тот момент – в разгар самоспровоцированного косоглазого удушения – я даже не стал задаваться логичным вопросом, зачем тут «глазок» и какие драматические семейные сцены могут разыгрываться благодаря подобной опции: я был все так же сосредоточен на капле пота, готовой сорваться с носа, и на том, как трудно млекопитающему не дышать. Поэтому я просто подумал: «Ух ты, “глазок”! Можно посмотреть, собираются ли люди, которые собираются меня убить, меня убивать».
Я прильнул глазом к отверстию. Капля пота упала на пол, я так и ахнул – но совсем не из-за нее, а из-за того, что увидел в «глазок»: огромного быка-полицейского. И говоря
Бык задержался у окна еще на минуту-другую. В какой-то момент даже протер стекло ладонью. Ну и лапищи! Я представил себе, каким бы крошечным казался на этих пальцах воробей.{79}
Протерев стекло, бык снова принялся вглядываться внутрь. Я так и ждал, что он заметит чемодан, ждал, что лицо его вот-вот переменит выражение: «Эй, а это тут что такое? Поди-ка сюда…»