Невероятное путешествие мистера Спивета

И когда он это произнес, Эмма впервые поняла симбиотические отношения причины и следствия – что связь меж ними не односторонняя и выражается не только во влиянии на нее нового отца, на которого она привыкла смотреть как на человека, от природы наделенного любовью к тропам истории. Дар влияния обитал и в ней самой – она тоже наделена властью изменять ход времен, ее руки могут создавать что-то важное, писать то, что привлечет внимание других людей.

Весь путь из Бостона в Филадельфию они проделали в купе первого класса. Какой-то проводник угостил девочку конфетами, другой принес ей теплые полотенца во второй половине дня, когда клубы бьющего в окно паровозного дыма уже угрожали спровоцировать у нее очередную мигрень. Мистер Энглеторп в щегольском дорожном костюме выглядел безупречно: усы расчесаны и нафабрены, рука покоится на рукояти изящной трости.

В какой-то момент Эмма глянула новому отцу прямо в глаза.

– Вы сказали мистеру Агассису, что я не хочу учиться у него в школе.

Лицо мистер Энглеторпа заледенело. Он провел пальцем по усам, внимательно посмотрел на нее и отвернулся к окну.

– Ты жалеешь, что не попала туда? – наконец спросил он.

– Вы мне солгали. Почему вы не хотели, чтобы я туда ходила?

– Разве ты можешь меня упрекнуть? Агассис закоснел в своей слепоте. Благослови его Господь – но ты слишком ценна и для меня, и для нашего дела, чтобы приносить тебя в жертву подобному эгоизму.

– Нашему делу? – Эмма так и пылала. Ужасно хотелось закатить ему оплеуху, но она не знала как.

– Да, – подтвердил он. – Ты знаешь, я с первой же встречи полюбил тебя, как родное дитя, и всегда к тебе относился, как к собственной дочери – однако любовь не затуманила мое суждение о твоих великих талантах. Ты стала мне дочерью и ученицей, но помимо этого ты – будущее науки в нашей стране.

Глаза у Эммы сверкали. Она не знала, что делать. Выскочить из поезда? Обнять этого невыносимого человека? Она ограничилась тем, что щелкнула языком. Мистер Энглеторп растерянно уставился на нее, потом расхохотался.

– Погоди, покуда они увидят тебя, – заявил он, легонько похлопывая тростью по коленям девочки. – Все эти академики встанут пред тобой в тупик, как когда-то встал я. Там – твое будущее.

Эти выходные стали самыми памятными днями в жизни Эммы. Она видела сотни ученых, подвизающихся в самых разных областях науки. К вящему веселью и удивлению ученых мужей, представлялась она так:

– Здравствуйте, я Эмма Остервилль Энглеторп, и я хочу стать ученым.

– И каким же именно ученым ты хочешь стать, крошка? – полюбопытствовал какой-то добродушный толстяк, улыбаясь при виде накрахмаленных лент на шляпке Эммы – предотъездного подарка Элизабет.

– Геологом. Я уже все решила. Меня больше всего интересуют миоцен и мезозой, особенно вулканические отложения. Хотя ботанику я тоже люблю – и описала несколько семейств орхидей с островов Индийского океана. И еще отец говорит, у меня хорошие задатки топографа. Говорит, он еще не видел, чтобы так толково глядели в секстант.

Толстяк отступил на шаг от ошеломления.

– Что ж, дитя, может, я еще и доживу до того, чтобы увидеть тебя на этом поприще.

И зашагал прочь, покачивая головой.

Роберт Э. Ли сдался при Аппоматтоксе в апреле 1865 года. Меньше чем через неделю убили Линкольна. Оба этих события не вызвали особого интереса в семействе Энглеторпов. Его глава затворился у себя в кабинете, однако чем именно он там занимается, оставалось неясным, ибо в его безумии не проглядывало никакой системы: он вскрыл шесть или семь здоровенных ящиков, и весь кабинет заполонили подносы с образцами. Он – чего прежде никогда не случалось – начал раздражаться на Эмму. Когда отец в первый раз рявкнул, чтобы девочка оставила его в покое, она в слезах убежала к себе в комнату и не выходила оттуда до вечера. Но впоследствии постепенно привыкла сама придумывать себе проекты, составила геологическую карту окрестностей и начала уходить на длинные прогулки в обществе Гарольда Олдинга, их глуховатого соседа, который, получив ранение на войне, внезапно открыл в себе тягу к орнитологии.

Она как раз вернулась с прогулки, когда Элизабет встретила ее на крыльце.

– Он болен, – сообщила она.

Никто не мог определить недуг мистера Энглеторпа. Сам он ежедневно ставил себе все новые и новые диагнозы, варьирующиеся от лихорадки денге до сонной болезни. Эмерсон заглядывал почти каждый день и рассылал врачам по всему Восточному побережью письма о состоянии своего друга. И врачи приезжали: бодрые джентльмены в цилиндрах и с медицинскими саквояжиками в руках топали вверх по лестнице в спальню больного, но спускались, покачивая головами.

– Кое-какие догадки у меня имеются, – возвестило светило из Нью-Йорка. – Однако я никогда не видел такого сочетания симптомов. Оставляю вам вот это. Принимать дважды в день.