Невероятное путешествие мистера Спивета

– Хотелось бы выступить? Правда? А ты в состоянии?

– Да, – кивнул я. – Что вы хотите, чтобы я сказал?

– Сказал? Ну, ну… мы что-нибудь состряпаем. Если, конечно, ты не захочешь сам написать речь.

Официанты в белых перчатках разносили по залу подносы, и на каждом красовался набор всевозможных деликатесов, каких я и не видывал. Хотя порезы еще болели, я был заворожен изобильнейшей выставкой гастрономического разнообразия, намного превосходящей обычное довольствие на Коппертопском ранчо – Второе по вкусноте блюдо и Грейсино Зимнее Особое.{162}

Например: официант в белых перчатках зависал предо мной и очень учтиво произносил:

– Добрый вечер, сэр, не желаете ли тартара из тунца на запеченной спарже, сбрызнутой бальзамическим уксусом?

А я отвечал:

– Да, с удовольствием, – и все хотел добавить еще что-нибудь про его белые перчатки, но подавлял искушение, а он тем временем расстилал мне на ладони салфетку и специальными щипчиками перекладывал на салфетку эту изысканно-деликатесную штуковину.

– Спасибо, – говорил я, а он отвечал:

– На здоровье.

А я еще раз говорил это «спасибо», потому что и вправду был благодарен, а он легонько кланялся и шел дальше.

Мне хотелось попробовать все, что проносили мимо меня, но я быстро устал и вынужден был сесть. Перед приемом мистер Джибсен дал мне какие-то обезболивающие таблетки из неподписанной бутылочки.

– Вот молодец, – ласково похвалил он меня, когда я запил их водой.

На миг я испугался, а вдруг на самом деле это сыворотка правды и теперь мистер Джибсен начнет задавать мне каверзные вопросы, но он лишь улыбнулся.

– Волшебные таблетки, просто волшебные. В два счета взбодришься. Ты сегодня герой дня. Мы ж не хотим, чтоб герою дня было больно, правда?

Кроме того, он в самые сжатые сроки раздобыл мне супер-пупер смокинг. Около двух часов пришел портной и снял с меня мерки. Он был очень приятный – пожал мне руку и рассказал про своего кузена из Айдахо. Я спросил, не даст ли он мне копию моих размеров, и он сказал: «Ну конечно же!» – и переписал их на листке бумажки вместе со схематичным наброском моей фигуры. Так мило с его стороны, для меня такого еще никто не делал! Импровизированная карта моих размеров.{163}

Когда мы явились на ужин, Джибсен усадил меня за стол и сказал:

– Пока, Т. В., просто улыбайся и здоровайся. Речи начнутся через полчаса, не раньше. Не волнуйся, слишком много от тебя не потребуется. Если станет не по себе, постучи меня по плечу два раза, вот так.

И он два раза постучал меня по плечу.

– Хорошо, – сказал я.

Вокруг моей тарелки было аккуратно разложено какое-то неимоверное множество предметов сервировки. Совсем как рисовальные принадлежности у меня в спальне. Меня вдруг пронзило острое чувство утраты, болезненно-щемящая пустота. Мучительно захотелось вдохнуть запах моих блокнотов, пробежаться пальцами по знакомым инструментам.

Предо мной было: три вилки, три ножа, четыре бокала (все немножко разной формы), две тарелки, ложка, салфетка и какая-то двузубая штуковинка. Рядом с тарелкой стояла именная карточка с крупным курсивом: «Т. В. Спивет».{164}

Зал был большим и гулким, примерно на пятьдесят столов с тремя вилками, тремя ножами, четырьмя бокалами (все немножко разной формы), двумя тарелками, ложкой и вилочкой напротив каждого места. Примерно тысяча сто вилок. И четыреста двузубых штуковинок, хотя я понятия не имел, зачем они нужны. Чтобы предотвратить неловкую ситуацию, я небрежно стянул свою со стола и сунул в карман. Если ее не будет, я не могу воспользоваться ею неправильно.

Некоторое время я сидел сам по себе и рисовал на блокнотном листке схемки движения гостей через зал – я так всегда делаю, когда волнуюсь. Никто меня не замечал, не обращал на меня внимания, как будто я просто-напросто злополучный ребенок, чьи родители не нашли, с кем оставить его на вечер.

В передней части зала располагалась большая сцена с кафедрой для оратора. По стенам висели мои иллюстрации и диаграммы. Надо признать, смотрелись они здорово: в рамках и со специальной подсветкой выходило куда эффектней, чем на полу моей комнаты. Взрослые группками расхаживали по залу, болтая, время от времени останавливаясь перед диаграммами и улыбаясь. Мне вдруг захотелось вскочить и объяснить им каждую карту и схему – но я до чертиков боялся этих взрослых, особенно когда они вот этак собирались в группки, и улыбались, и держали бокалы так небрежно, почти неаккуратно – словно бы каждый хотел выплеснуть на пол одну каплю, ровно одну каплю.

Джибсен подошел ко мне и прикрепил мне на смокинг табличку с именем.

– Совсем из головы вылетело! Ну поверишь ли? А то все думали бы, что ты просто чей-то ребенок, – сказал он. А потом увидел кого-то на другом конце зала, всплеснул руками и скрылся в толпе.

Я начал подумывать, не вытащить ли мне двузубую штуковинку из кармана и не попытаться ли все-таки понять ее назначение, как ко мне подошла какая-то престарелая светловолосая дама.

– Хочу одной из первых поздравить тебя. Нам очень повезло заполучить такого мальчика, как ты. Очень, очень повезло!