Я поблагодарил моего соседа за предостережение и спросил его:
— С кем имею честь говорить?
— Я один из числа судей сего города, — отвечал сосед {Прошу читателей не забыть, что самохвальство и самонадеянность суть отличительные черты породы Скотиниотов.}.
— То есть вы законоискусник? — промолвил я.
— Извините, — возразил сосед, — я вовсе не знаю законов.
— Как же вы судите дела? — спросил я с удивлением.
— Я загадываю о деле и после того играю в бирюльки, — сказал скотиниот, — когда разберу бирюльки, то дело правое, а не разберу — не правое.
— Помилуйте! — воскликнул я. — Можно ли таким образом решить дела, от которых зависит участь семейств?
— А почему же нет? — сказал хладнокровно сосед. — Ведь одна сторона должна же выиграть и быть довольною, а в общей массе это все равно.
— Но справедливость, правосудие! — возразил я горестно.
— Это зависит от бирюлек {Читателям, вероятно, известна игра в бирюльки. Это деревянные палочки разных видов, которые бросают в кучу и разбирают крючком. Мне кажется, что это название происходит от глагола беру, и потому правильнее было бы назвать игру: берульки.}, — сказал сосед, улыбаясь.
Между тем, по мере наполнения желудков, гости становились разговорчивее; наконец, между ними начался спор и крик. Каждый превозносил себя и защищал свое мнение. Благоразумнее всех показался мне хозяин, который на все вопросы отвечал одним мычанием: «Гм, гм, гм, гм», — и продолжал испивать вкусное вино.
В конце обеда спор дошел до такой степени, что хозяин, опасаясь драки, встал из-за стола и попросил гостей выйти на открытый воздух, чтоб рассеять и развлечь их хотя несколько. Более всех кричал маленький гуслист, который, желая заглушить прочих, принялся петь, с аккомпанементом своего муссикийского орудия, гимн своего сочинения, из коего я удержал в памяти только следующие слова:
Это был так называемый кавалерский обед, и женщины не выходили к столу.
Хозяин, приметив, что я скучаю в обществе ученых скотиниотов, повел меня на половину своей жены, где я нашел большое собрание прекрасного пола. Я с любопытством рассматривал наряды, состоявшие из разноцветных перьев, лоскутков, сеток, металлических побрякушек, ремешков, тесемочек и, словом, такой смеси, что я с первого взгляда не мог составить себе никакого понятия о костюме. Женщины были уже предуведомлены о моем прибытии и потому бросились ко мне и с удивлением рассматривали меня, как редкого зверя.
— Скажите мне, чем занимаются ваши женщины? — спросила хозяйка.
— Воспитанием детей, хозяйством и старанием угождать своим мужьям, — отвечал я. При сих словах все скотиниотки громко захохотали.
— Неужели это кажется вам удивительным, милостивые государыни? — примолвил я. — Итак, позвольте спросить, кто же у вас воспитывает детей?
— Натурально, наемники! — отвечала хозяйка.
— А кто занимается хозяйством?
— Никто! — сказали скотиниотки в один голос.
— Мужья должны нам доставлять все нужное для содержания дома, удовлетворять нашим прихотям, а наше дело плясать, петь и прогуливаться! — сказала одна молодая, жеманная дамочка.
— И сочинять развлечения для наших мужей, или так называемые
— Все это кое-как свойственно молодости, — сказал я, — но к чему доведет такая жизнь в старости?
— Старость имеет свои приятности, — отвечала одна пожилая дама. — Тогда мы станем заниматься сплетнями, пересудами, сватовством.
— Спойте что-нибудь! — сказала одна скотиниотка.
— Попляшите! — промолвила другая.
— Как вам нравится мой наряд? — спросила третья, и, наконец, все приступили ко мне с просьбами и вопросами. Видя, что мне невозможно от них отделаться, я притворился больным и вышел наверх, где застал гостей распростертых на земле, в изнеможении от споров и самохвальства.
Вскоре наступило время сна, и гости разбрелись по домам. Хозяин отвел меня в мою комнату, обещаясь на другой день показать все редкости и достопримечательные места в городе {Здесь недостает в рукописи нескольких страниц: может быть, Издателю удастся отыскать их на толкучем рынке, и тогда сообщит он их читателям при полном издании сего путешествия.}.
Пробыв целый месяц между скотиниотами, я до того соскучился, что возненавидел жизнь. Их подозрительность, упрямство, раздражительность, самонадеянность, при совершенном невежестве, ежедневно причиняли мне неприятности. Все мое удовольствие состояло в прогулке к жерлу, изливающему свет и теплоту. Атмосфера, окружающая сие жерло, припоминала мне благословенные страны земной поверхности, и я не мог насытить своего зрения исходящим оттуда светом, от которого убегали скотиниоты.