Невероятные похождения Алексиса Зорбаса

Я давлюсь от смеха, плююсь, ругаюсь, плачу, когда думаю о Греции. Чтобы не видеть ромеев и ничего ромейского, я навсегда покинул родину, приехал сюда, притащил сюда свою судьбу – не судьба притащила меня, потому что человек поступает так, как ему заблагорассудится! – и вырастил здесь свою судьбу. Я работал как скот и продолжаю работать. Реки пота пролил я здесь и продолжаю лить. Я борюсь с землей, с воздухом, с дождем, с рабочими, черными и желтыми.

Никакой другой радости у меня нет, только одна – работать. Телом и душой. Лучше, конечно, телом. Мне нравится доводить себя до изнеможения, исходить потом, слышать, как хрустят мои кости. Деньги я ненавижу, бросаю их на ветер, трачу, где только и как только заблагорассудится. Не я – раб денег, а деньги – мои рабы. Я (клянусь честью!) – раб работы. Рублю лес (у меня контракт с англичанами), делаю веревки, а теперь еще и развожу хлопок. У меня много рабочих – черных, желтых и черно-желтых. Бездомные псы. Рабы судьбы. Негодяи, лгуны, развратники. Вчера вечером мои негры схватились друг с другом племя на племя – вайяо с вагоно. Из-за женщины. Из-за шлюхи. Вопрос чести – видите ли! Точь-в-точь как вы, ромеи! Страшно ругались и лупили друг друга дубьем, разбивая головы. Женщины прибежали ко мне ночью и своим визгом разбудили меня, чтобы я их рассудил. Я разозлился и послал их к дьяволу, а потом – к английской полиции. Но они оставались всю ночь у двери и нещадно вопили. На рассвете я спустился и рассудил их.

Завтра, в понедельник, я поднимусь в горы Васамбы, в густые леса, к прохладной воде, к вечной зелени… Эх, когда же и ты, ромей, покинешь, наконец, свой Вавилон – „мать блудниц и мерзости земной“, Европу? Когда ты приедешь и мы вместе поднимемся в эти неоскверненные горы?

У меня есть ребенок от негритянки. Девочка. Мать ее я прогнал. Она в открытую наставляла мне рога, не упуская ни одного подходящего момента, за каждым кустом. Надоело мне, и выгнал ее. А ребенка оставил себе. Девочке два года. Она уже ходит и начала говорить. Я учу ее греческому. Первое выражение, которое она выучила: „Тьфу на вас, греки! Тьфу на вас, греки!“

Негодница на меня похожа. Только нос – широкий и приплюснутый, от матери. Я ее люблю, но так, как любят кошку или собаку. Как зверька. Приезжай: сделаешь с какой-нибудь васамбой мальчика, и поженим их!

Я положил раскрытое письмо на колени. Снова пришло на миг желание уехать. Не потому, что нужно было уехать. Мне было хорошо на этом берегу, я хорошо устроился здесь и ни в чем не ощущал недостатка. Однако меня снедало желание успеть повидать до смерти как можно больше стран и морей.