Индиец осторожно встал на колени и с опаской бросил взгляд через решетку. Наемный убийца, а также гид и туристы исчезли. Исчезло все – деревья, окаймлявшие лужайку парка, сам парк, дома, отель, Рим, Земля. Абсолютно все. Вокруг гондолы, насколько хватало глаз, простирались обои пастельного цвета, украшенные белыми пятнышками. Небо.
Монгольфьер сорвался с привязи и впервые за всю свою туристскую карьеру, обретя свободу, поднялся в воздух, навсегда покинув земную твердь.
Писатель слегка наклонился вперед. Под ним болталась веревка, ею несколько минут назад летательный аппарат крепился к земле, но кто-то, озорства ради, перерезал ее ножом. Индиец не умер, но разве легче оттого, что он оказался в бескрайнем небе, отданный на волю дьявольской машине, управлять которой не умел? А может быть, он просто отсрочил неминуемую и гораздо более страшную участь – смерть от бесчисленных ножевых ран на твердой земле?
Водитель парижского такси не был гуманистом и не желал своему врагу быстрой смерти. Наверняка он велел своему подручному обречь его на долгую, мучительную гибель. А тот, увидев воздушный шар, придумал самую изощренную пытку.
Аджаташатру повезло, что он не страдал головокружениями и не боялся высоты. Но когда проплывавшие внизу крыши домов уменьшились до размера игрушечных, а туристы выглядели как муравьи в сандалиях, было от чего запаниковать даже самому стойкому дзен-буддисту.
Если бы не было ветра, монгольфьер завис бы над лужайкой парка виллы Боргезе. Но вместо этого, уносимый порывами Эола, он медленно, но верно двигался в неизвестном направлении. Теперь он поднялся на высоту ста пятидесяти метров, и с этого расстояния были видны окраины города, поля, окружавшие Рим, и серебряные отсветы вдалеке. Именно в сторону этих перламутровых бликов и плыл шар со скоростью пятнадцать километров в час. Скоро Рим остался лишь воспоминанием, крошечной точкой на горизонте. «Еще один город, который мне не удастся посетить», – подумал Аджаташатру.
Над головой индийца, словно разверстый рот осьминога, открывалось содержимое полотняного купола. В фильме
Как и два века назад, современные монгольфьеры не управляются. Они скользят по воле ветра. Аэронавт знает, откуда будет взлетать, но ему никогда не бывает известно, куда он приземлится. В этом вся прелесть путешествий на воздушном шаре.
Хотя средняя продолжительность полета не превышает шестидесяти минут, автономность силовой станции зависит от количества потребляемого газа, и технически полет может длиться два-три часа и даже дольше. Поскольку за час монгольфьер преодолевает в среднем от десяти до двадцати километров, Аджаташатру потребовалось не более трех часов, чтобы достичь Средиземного моря, – потом шар замедлился и стал неотвратимо падать в направлении синей морской пучины.
Экс-факир никак не мог побороть судьбу. Он мог только присутствовать при неминуемом снижении к устрашающей водной поверхности. Ну вот, теперь он погибнет. Утонет, потому что так и не научился плавать. Да, впрочем, ему это умение и не пригодилось бы. С каждой секундой берег удалялся все дальше и дальше. Он бы неловко проделал несколько движений брассом, а потом наверняка камнем пошел бы на дно.
Значит, здесь закончится его путешествие. Столько усилий, и все впустую.
Эта красивая синяя поверхность, такая безобидная с виду, была его линией финиша. Но красивая синяя поверхность потом превратится в красную цвета пума, а потом уже в кроваво-красную. Синдром монгольфьера, который замедляет полет и падает в воду, оказался страшнее синдрома грузовика, который замедляет ход и останавливается.
Он взял себя в руки и стал искать спасательный жилет, но не нашел: воздушный шар был рассчитан только на подъем и спуск в определенной точке над Римом. В контейнере-холодильнике, о который он споткнулся, было несколько банок воды, бесполезных в таких условиях. Он попробовал открыть люк на дне корзины, но чуть не потерял сознание, когда понял, что его ноги повисли в пустоте. Он закрыл его и, отказавшись от борьбы, стал ждать.