- По крайней мере я так думаю, - вздохнув, ответила Аврора Джонс. - Но мне совсем не нравится, что ты связался с этими делами, милый Невью!
- Но я же и не начинал! - ответил он, смеясь.
- Мне не хотелось бы видеть тебя на виселице!
Они умолкли, и только потом, когда в ледяной тьме кривыми смрадными закоулками квартала Чик Лейн добрались до подвала полуразрушенного дома, служившего им жильем, где у них было два матраца, два стула, стол, умывальник и два кувшина, и только когда Аврора зажгла масляный светильник, чей понурый желтый огонек озарил её лицо и облупленные стены, - Невью вдруг грустно так сказал: - Тетушка, я прибыл в Лондон совсем не за этим!
- Не нужно ради меня себя насиловать! - ответила она. - Я тебе снова повторяю, тебя никто не заставляет все рассказывать!
Аврора очищала от грязи болотные сапоги, достигавшие до половины бедер, при этом продолжая разговор:
- Я ненавижу войну и все, что с ней связано, но не собираюсь упрекать тебя за то, что ты работаешь на свою родину! - И, помолчав, добавила:
- В конце концов, это и моя родина!
Потом налила полную кружку джина, и собралась налить вторую, стоявшую на столе наготове, но вовремя остановилась и отставила бутылку, ибо Невью-Тюльпан с того дня, когда попробовал джин в камере, уже ни разу к нему не прикасался.
- Я сюда прибыл для того, чтобы найти свою невесту, - сообщил тот, затягивая занавеску, разделявшую подвал надвое - хотел раздеться и умыться. А умываясь, рассказывал историю похищения Летиции, стуча при этом зубами от холода. Когда кончил,"тетушка" ласково сказала:
- Ты добрый и мужественный юноша, мой малыш! Правда, Покс-то в этом разбирается, а я, как видишь, тебе ничем не смогу помочь! Тут нужна сугубая скрытность, а я, малыш, слишком заметна!
Аврора разожгла огонь в очаге, и когда Фанфан появился перед ней, умывшись и переодевшись, подвал уже был полон запаха поджарившихся гренок. Этот сильный запах перебивал дух самой Авроры Джонс, которая никогда не мылась и потому жутко смердела, но её Невью этого уже не замечал, потому что успел её полюбить.
"- Как странно, - часто думал он, - человек встречает такое раблезианское спившееся, опустившееся существо и испытывает к нему то, чего раньше никогда не знал: любовь сына к матери - и не столько к матери, как к бабушке!"
Именно это дало ему силы преодолеть отвращение и постепенно смириться с грязью, свинством, перестать замечать нестерпимую нищету этого квартала, научиться переносить вид этих страшных людских ошметков, и самому вести то странное, зловонное существование в работе, которую Аврора Джонс пообещала ему в день их знакомства.
Именно это - его любовь к старой, немыслимой и неукротимой Авроре Джонс, которая когда-то нагая услаждала взор регента Филиппа Орлеанского и которая теперь - сколько уж лет? - купалась в грязи и фекалиях - именно это ему придавало сил! И ещё то, что день за днем приближалась дата, когда на волю должен был выйти Эверетт Покс - а с ним уверенность, что с его помощью найдутся следы Летиции!
- Когда мы возвращались, ты сказала, что однажды оказалась перед таверной "Проспект оф Уитби" и что там все и началось. Что началось? спросил он, с удовольствием откусывая поджаристую гренку.
- Ну, началась моя нынешняя жизнь. То, что я дошла до такого, что стало моим падением на самое дно, - она подмигнула Фанфану, - и моим счастьем - теперь она уже улыбнулась Фанфану во весь беззубый рот. - Когда я вошла в таверну "Проспект оф Уитби", ко мне подошел высокий красивый мужчина. Хозяин таверны - тогда ещё не Эверетт Покс - и этот красавец мне сказал:
- Как раз сегодня я похоронил свою жену и собираюсь совершить самоубийство, но если ты захочешь переспать со мной сегодня, пожалуй, я этого не сделаю! А ты как?
А я ему на это ответила:
- Я умираю от скуки, и потому напилась. Может, я и хотела прыгнуть в Темзу, но ты мне сделал только что самое прекрасное признание в любви, которое я когда-либо в жизни слышала, и я согласна: сегодня я с тобою пересплю!
И он потом меня спросил:
- Как тебя зовут?
Когда я сказала, представился и сам: Филипп Кноулс.
Аврора Джонс вдруг смолкла, и слышно было только тихое потрескивание фитиля, пропитанного маслом. И Тюльпану казалось, что он видит Аврору где-то далеко, в тех давно утраченных временах, когда она смотрела в глаза Филиппа Кноулса так, как сейчас. Невероятно красивую. Опасно взбалмошную, ужасно независимую, неукротимую женщину, которая враз бросила мистера Джонса с его благосостоянием и комфортом ради какого-то Филиппа Кноулса, ничтожества и бездельника. Потом пережила четыре года страстной любви пока одним осенним утром её Филиппа не нашли в смрадной канаве, протекавшей в двух шагах от их заведения и именовавшейся Флит Дити - некто, с кем Филипп вступил в "профессиональный" конфликт, проткнул его кинжалом.
- И так я скурвилась, пошла по рукам, - Аврора Джонс принялась за вторую порцию. - И это было началом спадания.
- Падения, тетушка! - поправил её Тюльпан.