- Добрыми друзьями? - протянула Дебора, прекрасно знавшая свою сестру.
- Ну, Оливье с Фанфаном, разумеется! - с подозрительной нервозностью и неуместным смехом поправилась Аврора, но тут же продолжала: - А мы все так тогда беспокоились, мой жучок, когда ты ночью вдруг исчез и с той поры ни слуху, ни духу!
Когда их чемоданы погрузили и они расселись в экипаже, Тюльпан начал рассказывать, что пережил за эти годы и каким образом с Корсики попал в Англию.
- Чтобы стать там любовником моей сестры! - прыснула Аврора, немилосердно ущипнув Тюльпана за бедро.
- Это не худшее, что с ним могло случиться! - заключила Дебора, которая была раздражена, что сестра оказалась знакомой с Тюльпаном раньше, чем она и тем испортила сюрприз, и - хотя и не была уверена - боялась наихудшего! Недаром же Аврора называла его "мой жучок"!
- Но в Англию я прибыл совсем не ради этого! - сказал Тюльпан, целуя руку своей английской любовнице, почувствовав, как той все действует на нервы. - Однако Господь Бог по счастью сделал так, что несчастье, едва не стоившее мне жизни, закончилось такой счастливой встречей!
Дебора рассказала сестре о той ужасной ночи в Вуди Хилл, как будто там была сама. Рассказ она закончила как раз перед домом Баттендье, когда на его пороге появился Оливье, увидевший из окна их приезд.
- Ну надо же! - едва смог выдавить Оливье. Он ждал некоего сквайра, лорда или хотя бы бифитера из королевской гвардии - кого же еще? Но кого он перед собой видел? Милейшего Фанфана!
И перед домом Баттендье долго были слышны возгласы и крики обоих приятелей, хлопавших друг друга по спинам - а через пять минут вся эта прекрасная компания уже сидела в салоне, пила шампанское и говорили наперебой, чтобы поскорее рассказать друг другу о себе, о том, что и как сумели пережить. Все были так счастливы, что снова встретились, и никто не думал ни о чем ином - кроме Тюльпана, говорившего себе: "- Для начала Аврора ущипнула меня за бедро - так что же будет дальше?". И кроме Авроры, которая вся горела, как в огне, твердя себе:" - Тюльпан стал ещё красивее, чем прежде, я все ещё ему нравлюсь, и вообще, разве возможно, чтоб он был влюблен в мою сестру?". И кроме Деборы, которая говорила: "- Когда пятнадцать лет назад родители разошлись и наша мама с Авророй переехали в Париж, ей пришлось дочь отдать в монастырь Вознесения в квартале Сен-Дени, обнаружив, как неприлично та себя ведет с молодым кучером". В монастыре Аврора познакомилась с какой-то Фаншеттой, с которой до сих пор переписывается и о которой мне писала, что та весьма слаба на передок... Да, из-за этого всего мне стоит опасаться за Фанфана!".
И только Оливье Баттендье не думал ни о чем, лишь говорил себе, что когда тут снова Фанфан и сестра жены, он сможет каждый вечер ходить в бордель. И его это так обрадовало, что он хлопнул в ладони и воскликнул:
- Как здорово, что причудами судьбы здесь встретились четыре человека, которым жизнь позволила сдружиться и стать одной большой семьей!
Ведь Оливье четыре года назад, во время предыдущего приезда Деборы, сумел заняться с ней любовью, пока полковник Ташингем отлучился. (Только Дебора, по правде говоря, уже и думать об этом забыла!). И что Оливье без всякой задней мысли лишь высказался по доброте душевной. И мы бы ошиблись, увидев в этом намек на связь между его женой и Фанфаном, поскольку Оливье продолжал делать вид, что ничего не знает. Так что оставим эти рассуждения и пойдем взглянуть на их малыша! Поскольку в конце концов семью скрепляет возможность восторженно ахать над колыбелькой!
Малыш крепко спал, и когда ахи и охи его разбудили, открыл глаза, но никто не сказал, что у него глаза Фанфана - заметил это лишь Тюльпан. Судя по времени, когда он здесь гостил, и возрасту ребенка, все сходилось.
"- Ах, - вздохнул Фанфан-Тюльпан, - так я отец Жозефа-Луи (так звали этого ангелочка), и буду отцом Мэтью (так должны были назвать второго ангелочка), если Дебора родит мне сына!".
И с той поры Фанфан привык прикрывать глаза - ссылаясь на то, что они болят, - чтобы никто не мог уловить опасное сходство.
- Правда, красавец? - гордо восклицал Оливье Баттендье. - А какие у него глаза!
- Это глаза нашей мамочки! - торопливо заявила Аврора, превозмогая смех, чтобы не вызвать скандал. - Совершенно как у неё были! Помнишь, Дебора, какие у нашей мамочки были чудесные глаза!
- Нет! - покачала Дебора головой. - Когда вы переехали в Париж, я ещё не имела привычки заглядывать людям в глаза, но раз ты утверждаешь, это правда!
- Да, это точно мамины глаза! - снова вздохнула Аврора, отважно подмигнув Тюльпану.
- Безусловно! - подтвердил Оливье Баттендье. - Ах, Дебора, у вашей мамы были изумительные глаза.