Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана (Том 2)

Апогей наступил к тому моменту, когда, отступая к стоявшей в резерве орудийной батарее, стрелки обнаружили, что та в руках американцев, и оказавшись под шквальным огнем, не нашли для своего спасения ничего лучшего, как рассыпаться в разные стороны. Через пять минут после этого пушки были по приказу Джона Поля Джонса повернуты в сторону города и грохот залпа явился прощальным приветом коммодора порту Вильсхавена.

После этого они вихрем помчались обратно и через двадцать минут все были на борту "Рейнджера".

Все, кроме двоих убитых. И Тюльпана.

Убит? Арестован? Может быть, ранен и напрасно ожидает помощи? Джон Поль Джонс испытавл шок, когда прибежал запыхавшийся квартирмейстер и доложил, что подгоняемиый ветром ялик вернулся, но был пуст. Он вылетел на палубу и увидел, что действительно маленькое суденышко покачивается на волнах в нескольких метрах от фрегата. Он ошибся наполовину. Совершенно очевидно, что в ялик попало одно из тех ядер, которыми коммодор приказал выстрелить по городу! Но самое худшее было не в этом. Самое худшее заключалось в том, что на набережной Вильсхавена другое ядро ещё удачнее попало в цель - оно подожгло дом и этим домом оказалась резиденция капитана порта - место, где таилась правда о происхождении коммодора.

- Я никогда не узнаю, кто я такой, - с горечью подумал он, когда к четырем часам они подняли якорь. И действительно, он никогда этого не узнал.

И Тюльпан тоже - мы хотим сказать, что Тюльпан тоже никогда не узнал, течет или нет в жилах коммодора благородная кровь - и это произошло по причинам, которые мы скоро увидим.

В открытом море они отправили к рыбам повешенного Олафсона, а также двоих погибших в сражении, Бенито и немого по прозвищу Лондон Тауэр, в адрес которых по обычаю было сказано прощальное напутствие. Перед тем, как позволить им по наклонной доске соскользнуть в море, все трое были поставлены прямо перед собравшимся экипажем и коммодор сказал надгробное слово, заметив, что Олафсон жестоко заплатил за минутную несдержанность своих чувств.

Но Тюльпан имел право на более прочувствованные слова:

- Он был одним из лучших среди нас, американцев, - зая вил Джон Поль Джонс. - Ему была поставлена задача достать документ, представляющий большую ценность для нашей нации, но Богу было угодно, чтобы Тюльпан предстал перед ним.

Англия начала исчезать вдали в тумане, и именно в тот час, когда на борту "Рейнджера" говорились такие высокие слова, в Вильсхавене происходил разговор другого рода, но тоже немаловажный. Разговор этот происходил в Клок Мануар, невзрачном маленьком поместье сэра Бэзила Джонса - в его погребе.

* * *

Это был прекрасный погреб с мощными сводами, сохранявшими прохладу, это помещение в доме, по всей видимости, содержалось ннаилучшим образом и было лучше всего обставлено. Вдоль очень сухих и прохладных стен тянулись многометровые стелажи, уставленные бесчисленными бутылками. Посреди помещения на толстом шетландском ковре - для того, чтобы не мерзли ноги, стоял низенький столик, окруженный тремя удобными вольтеровскими креслами. Число пустых бутылок вокруг стола позволяло понять, что трое участников, собравшихся провести здесь время, находятся здесь уже достаточно давно и вероятнее всего не знают о происходящих снаружи событиях.

Сэр Бэзил встретил с распростертыми объятиями неожиданно приведенного его крестницей Вильгельминой Тюльпана, то есть сэра Даббл-Бартона:

- О, вы сын молочного брата сэра Перси-Перси, не так ли? Прекрасно, молодой человек, считайте, что вы здесь у себя дома. Где ещё вы найдете лучшее место? Своды моего подвала сложены настолько прочно, что они смогут устоять против всех ядер мира, а мое вино позволит спокойно и без лишней паники дождаться момента, когда враг будет сброшен в море. Попробуйте это прелестное бордо.

И затем по мере того, как шло время, наблюдатель, приложивший свое ухо к двери, смог бы услышать те преисполненные важности фразы, о которых мы уже упоминали выше:

- Вот, молодой человек, попробуйте это вино из Юрансона.

- Ваше здоровье, сэр Бэзил, ваше здоровье.

И еще:

- А вот с кусочком честерского сыра, это бургундское ещё лучше, не правда ли, сэр Даббл-Бартон?

И сэр Даббл-Бартон, который начинал верить, что его зовут именно так, отвечал:

- О-ля-ля!

Может быть, это покажется ересью, но когда вдруг появилась мисс Вильгельмина (а разве она исчезала?) с цыпленком, зажаренным на вертеле, все присутствующие единодушно согласились: ничто не может так украсить жареного цыпленка, как венгерское токайское. А следовательно, это не было ересью, и к великому удовольствию собравшихся знатоков, это токайское вовсе даже не уступало выпитому перед этим бургундскому!