Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 2

Всеобщий шум, полный веселья, донесшийся снаружи, прервал их. Тюльпан спросил, что произошло. Узнав, что ожидает Смита у прекрасного резного столба для скальпирования, он бросился наружу, не удосужившись даже извиниться, вовсе не для участия в спектакле, а чтобы помешать ему. Как? Полупьяным, он не на многое был способен, но Бог - по крайней мере не Великий Маниту - опередил его. Вдохновленный природным великодушием, Лафайет к прибытию Тюльпана на место общего веселья, уже протестовал.

- Господа, - рокотал он, - не было сказано, что только что заключенный союз будет обагрен кровью невинного. Наша дружба не требует человеческих жертв. Напротив, нужно проявить высочайшее милосердие, как бы ни была презренна английская нация. Величием нашего обьединения, Великого Племени французов и Великой Нации ирокезов, я, участник договора, подписанного с вами, обращаюсь к почтенным вождям: освободите этого человека!

Он имел несчастье появиться в лагере в час, когда история его изменилась, лагеря я хочу сказать.

Надо сказать, что никто ничего не понял из его речи, но его жесты, возмущение, непонятная добродетель, сильный голос, искусство ставить точки над i, его бледность - всего этого было достаточно, чтобы вожди индейцев поняли, не понимая слов: баррели рома и портреты Людовика XVI ускользнут, если они не уступят требованиям этого человека. Они согласились и вновь вернулись в вигвам, где Большая Борзая уже спал. Успокоенный Тюльпан, чтобы продолжить прерванный разговор, слегка встряхнул добряка.

- Мы остановились на вашей супруге, - начал он, - положившей Священную Библию в ваш рюкзак.

- Как же, она была очень набожна, моя бравая Фелиция. Просто сама доброта. Я часто упрекал её за то, что отправила меня умирать на войне, но что вы хотите? Возвращение во Францию меня удручало, и она тоже.

- И я знал одну Фелицию, - сказал не без ностальгии, Тюльпан, которому это имя напомнило раннее детство, его быстрое взросление, разборки с Картушем, его друга Гужона Толстяка, убитого в сражениях на Корсике пять лет назад из-за ошибки гнусного полковника Рампоно, предместье Сен-Дени, откуда он ушел в десять лет с узелком на плечах, чтобы вернуться туда ещё лишь раз, шесть лет спустя, тайком ...

- Это моя приемная мать. Однажды, очень молодым я её покинул, чтобы повидать свет, но, когда я вновь проезжал через Париж после войны на Корсике ... и дезертиром, как и вы, я не нашел в Сен-Дени места, где мы жили.

- Предместье Сен-Дени? А что за улица?

- Улица Грене, номер 20

- А я с улицы Косонери, рядом, да? Могли бы быть знакомы.

- Вот это да, - рассмеялся Тюльпан.

- Ее как звали, вашу приемную мать? Может быть, я её знал.

- Последнее время - Фелиция Пиганьоль.

- Пиганьоль? Вы сказали - Пиганьоль? - переспросил Большая Борзая с внезапно поглупевшим видом.

- А прежде, до того как я её узнал, Фелиция Донадье. Ее муж погиб в Канаде ... как и вы...

- Подожди, мой мальчик, я не погиб..., - начал тот, возбуждаясь.

- Тот тоже.

- Ба, отлично! Это же я!

- Кто?

- Кто? Виктор Донадье. Донадье Виктор. Одним словом, солдат Донадье Виктор. Муж Фелиции. Каково! - заключил он, с невороятной легкостью вскочив и раскрыв объятия, устремив глаза к небу, как бы беря Великого Маниту в свидетели своих слов:

- Каково! Я тот, кто, будь я там, считался бы твоим приемным отцом. Обнимемся, сын мой!

- Лучше поздно, чем никогда, - сказал Тюльпан, в свою очередь вставая и обнимаясь:

- Я лейтенант Тюльпан, мое имя - Фанфан. Я называл вас Тонтон и вы были героем моей юности, до того дня, когда я узнал, что вы не убиты.

- Фанфан, мой мальчик, я сожалею, что разочаровал тебя, не скажу, что постараюсь поступить лучше в следующий раз, но знай, моя нежность всегда с тобой, будто я вскормил тебя. Ах, луноподобный, что за встреча!

Затем, поразмыслив ещё немного на тему игры случая и судьбы и возможности двум параллелям однажды пересечься, индеец из предместья Сен-Дени спросил: - Но скажи мне, как ты узнал, что я не умер? От Пиганьоля?

- Он был лишь вестником ваших подвигов, Тонтон. Ах, эти рассказы о подвигах гренадера Донадье! Тысячу раз я замирал от страха в мгновения, когда вы героически гибли под стрелами ирокезов.

- Да, вот что постоянно стояло у меня перед глазами, - хмуро сказал ирокез. - Я не хотел, чтобы моя бедная Фелиция лишилась пенсии вдовы военного. И так достаточно грустно быть вдовой. Тем более, небогатой... А так и было! Вот что меня грызет теперь.

- Будьте покойны! Она имела свою пенсию.

- Вдовы?

- Да.

- Но ты же знал, что я не убит. Следовательно, Фелиция не могла быть вдовой.

- Официально она была ею. Но кто-то, не знаю как, знал правду! Граф Бальзак.

- Боже! Мой командир из Третьего Драгунского во-время этой чертовой войны.

- По чистой доброте, по христианской добродетели и человечности, пенсии, назначенные вдовам действительно погибших из его полка, были назначены и вдовам пропавших. Я узнал это от человека, называвшего себя Брат Анже и достойного этого имени. Он был моим ангелом-хранителем до самой смерти.