– Интересное кино получается… Я отчетливо вижу, что этот молоденький красавчик – твой сын, – вдруг подала голос Марина. Этот голос был похож на визг поросенка. – А та шалава и есть твоя любовница. – Как дуло пистолета, Марина направила свой палец-сардельку на Олю. – Но как так вышло, что твоя сучка старше твоего же сына всего лет на пять? Или она родила в пятилетнем возрасте, или у тебя ещё кто-то был, да, Кипятков?
При слове «сучка», оброненном в адрес любимой женщины, Владимир окончательно вышел из себя. Он снова попытался встать, но сын вновь не дал ему сделать этого. И в этот раз Кипятков обязательно ударил бы Марину. И ему было бы её не жалко, ведь для него она была и есть – тупая, заплывшая жиром тварь. И своим поведение она каждый раз будто доказывала: «Смотрите, какая я тварь! Да, я – тварь! И мне не стыдно, ведь я этим горжусь!» Но как она узнала, кто из них кто? Что это: женская интуиция или всё так очевидно? Неужели всё так просто, что и ежу понятно?
– Сиди, отец. Толстуху я беру на себя… – Человек-эльф подошел к кровати. Марина плотно сжала губы, прижалась своей спиной – широкой, как у самки моржа, – к кроватной спинке и начала испуганно зыркать то на Семёна, то на всех, кто стоял за ним, нервно комкая руками одеяло.
Человек-эльф вдруг резко нагнулся и достал из-под кровати топор. Прижав ко рту край одеяла, Марина издала сдавленный крик и прижалась к спинке кровати ещё сильнее, отчего та жалобно затрещала. Внимательно осмотрев топор, Сёма положил его у ног отца, как бы говоря: «Я не врал про опасность», и прошипел сквозь зубы, впившись взглядом в мокрое от слез и пота лицо Марины:
– Слушай меня внимательно, женщина. Сейчас ты и твой дружок соберете все свои вещи и уйдете из этого дома навсегда. Куда хотите – туда и идите. У тебя не будет никаких претензий к мужу, ты забудешь о его существовании. Робот поможет вам со сборами, но, как только вы выйдете за ворота, вы его забудете и всех нас тоже. И вы будете думать, что покинули этот дом потому, что он стал разрушаться. Поняла?
– Да, – бесцветным голосом ответила Марина.
Семён перевел взгляд на мужичка, который уже не выглядел запуганным. Он стоял во весь рост, подушка валялась у его тощих ног, между которыми болтались сморщенные причиндалы. За исключением тусклых глаз, весь его вид выражал готовность выполнить приказ, и собственная нагота его не смущала.
– Ты тоже понял?
– Да, – мужчина кивнул и уже сделал шаг в сторону выхода, но застыл, остановленный голосом Сёмы:
– И оденьтесь уже! На вас смотреть противно!
Марина и её любовничек тут же кинулись к кучкам одежды, лежащим по обе стороны кровати. Кипятков и его друзья вышли из комнаты, оставив не очень сладкую парочку наедине с роботом.
И компания с Зенли рассыпалась по дому, заходя в комнаты, всё внимательно разглядывая, как в музее. Кипятков же, с испариной на лбу, носился по этажам, курсируя между комнатами, отвечая всем на один и тот же часто задаваемый вопрос: «Владимир, а это что такое?» И он отвечал и показывал, как используется та или иная вещь, ведь ему это было не только не трудно, но даже приятно. Заодно он убедился, что практически ничего со времени его исчезновения с Земли не изменилось. Только вся его одежда и обувь, кроме старой, висящей на вешалке в прихожей, куда-то пропала. Но (слава Богу!) остался ноутбук, остался мобильный телефон. Также осталась нетронутой пачка сигарилл с фильтром и деньги, которые Кипятков когда-то заныкал на «черный день» в тайнике. Может, потому Марина не нашла его тайник, так в своё время никто, кроме Владимира, в кладовую не заходил.
– Что это? – послышался из-за спины голос Казимира.
– А… это? – Владимир печально вздохнул. – Сигариллы «Volcano» с классическим вкусом. Жаль, что мне их нельзя курить, а так хотелось бы тряхнуть стариной!
– Так тряхни! – Козявкин улыбнулся немного усталой, но всё же голливудской улыбкой.
– Ты что, издеваешься? – Владимир, прищурив глаз, посмотрел на Казимира. – Ты же сам меня запрограммировал на то, чтобы я не пил и не курил, поэтому в бункере в меня ничего не лезло.
– Ах, ты об этом? – Казимир рассмеялся. Его громкий смех отскакивал от стен кладовки и неприятно бил по ушам. Вдоволь насмеявшись, он приобнял Кипяткова и, обдав запахом пота, зашептал ему в ухо: – Я вынужден был сказать тебе это. На тот момент я в бункере был абсолютно один, и мне не хотелось, чтобы ты умер из-за того, что твои новые органы не прижились. Поэтому я специально подсовывал тебе некачественный алкоголь и низкокачественное курево, чтобы ты не курил и не пил какое-то время. Когда же я понял, что всё прижилось, мне хотелось тебе признаться в том, что я – живой человек. Я очень хотел предложить тебе коротать вечера вместе со мной за распитием алкоголя и выкуриванием табачной продукции, но тут в бункере появились тролли… Что было потом – ты знаешь.
– Да… Но получается, что мне можно и пить, и курить?
– Сейчас – да! Но только в меру, так как отторжение органов всё же может произойти.