Невероятные происшествия в женской камере № 3

– Ты тоже здесь сидишь? – неуверенно спросила Аня. Алиса кивнула.

– За что?

– Я надзорница, – сказала Алиса, не глядя на нее, и снова осторожно зачерпнула ложкой.

– Мм… – невнятно промычала Аня. Она ничего не поняла. – И сколько суток?

– Семьдесят пять.

Аня поперхнулась макаронами.

– Сколько?!

– Пять раз по пятнадцать.

– А они разве не одновременно считаются?

– Нет, суд отдельно указал, что по очереди.

– Это же до конца лета…

Алиса ничего не ответила. Тонкими пальцами она взяла кусок хлеба, разломила его над миской и отправила в рот.

Из кухни вышел Виктор Иванович с подносом чая.

– Берите чай, девочки, – радушно сказал Виктор Иванович, как будто он был хозяином дома и потчевал гостей. Алиса, по-прежнему ни слова не говоря, взяла кружку и аккуратно поставила ее рядом с собой, выровняв ручку параллельно миске.

Виктор Иванович сел за стол.

– Сколько уже? Часов семь, наверное, есть? – Он посмотрел в окно и пояснил: – Выхожу сегодня в десять тридцать пять. Как раз добежать до магазина успею. Главное, чтобы выпустили вовремя.

– Виктор Иванович, а вас радио в камере не раздражает? – спросила Аня.

– Так мы заклеили его давно.

– Как заклеили?

– Э-э-э, – протянул Виктор Иванович, – так ты с радио все время сидишь? Что ж ты раньше не спросила? Значит, смотри: берешь много-много туалетной бумаги, мочишь ее водой, мыла туда еще можно – но и без мыла сойдет, – а потом клеишь на радио.

– И что, держится? – не поверила Аня. – И тише становится?

– Еще как становится!

– И когда высыхает, все равно держится?

– Держится-держится! Ну, обновлять, конечно, придется.

В дверном проеме, ведущем на лестницу, страдальчески пыхтя, показался Сергей. Он в одиночку тащил огромный бидон. За ним следом поднималась блондинка-полицейская.

– Хоть бы помог, дед! – возмущенно крикнул Сергей Виктору Ивановичу. Тот моментально посуровел и сначала не двинулся с места, но, понаблюдав пару секунд, как Сергей волочет бидон, со вздохом встал и отправился помогать.

Аня тоже встала и вопросительно посмотрела на Алису. Та, не поднимая глаз, беззвучно прихлебывала чай.

Полицейская пошла проводить Аню в камеру.

– А она где сидит? – спросила Аня, кивнув головой по направлению столовой, когда они вышли.

– Да с тобой она сидит. Просто оформляют ее долго, отпустили пока поужинать.

– Ей правда семьдесят пять суток дали?

– Правда.

– А что значит “надзорница”?

– Это значит, что она освободилась из колонии, но за ней установлен надзор. Проверяют, чтобы она дома ночами была, на массовые мероприятия не ходила. Если нарушает, ей сутки дают. А могут и обратно в колонию вернуть.

– Как-то это нечестно, – заметила Аня. – Человек уже отсидел, а ему новое наказание дают.

– Это не всем, кто отсидел, дают, – успокоила блондинка. – Только тем, у кого статья тяжкая.

Аня подавила стон.

Возле двери блондинка долго возилась с ключами, и Аня озиралась по сторонам. Ее взгляд в очередной раз упал на странную, длиной по пояс трубу с широким раструбом, которая была приварена к стене возле ее камеры. Такие же были и у всех остальных камер. Аня обратила на них внимание еще в первый день, но тогда строгий мальчик-полицейский отказался объяснять их значение. Подумав, что у блондинки сегодня особенно разговорчивое настроение, а у самой Ани – особенно пытливое, она спросила:

– А это для чего?

Блондинка бросила на трубу короткий взгляд и продолжила перебирать ключи.

– Это на случай бунта, – сказала она, наконец вычленив на связке нужный.

– На случай бунта? – не поняла Аня.

– Ну да. Туда ключи от камер бросают, чтобы бунтовщики не достали.

Аня покосилась на трубу с трепетом и уважением: она была свидетельством того, что спецприемник мог быть вовсе не таким сонным и скучным местом, каким казался.

В камере Аня первым делом решила проверить совет Виктора Ивановича. Отмотала туалетную бумагу, сложила слоями, намочила, полила для верности жидким мылом – вышла набрякшая от воды размазня. Сомневаясь в успехе, Аня подпрыгнула и прилепила ее к щитку. Звук радио тут же стал тише, теперь он доносился как будто сквозь подушку. Аня от восхищения даже приложила руку к груди, мысленно посылая Виктору Ивановичу слова благодарности.

Она вернулась на свою кровать и открыла книгу. Сосредоточиться, однако, удавалось с трудом – читать за целый день Ане надоело, к тому же она постоянно прислушивалась к звукам в коридоре, с трепетом ожидая, когда приведут Алису. Сидеть вдвоем с этой молчаливой строгой женщиной казалось даже более неуютным, чем с пятью беспокойными арестантками, а уж после блаженных часов в одиночестве и подавно.

Алиса вошла в камеру, когда совсем стемнело. В руках у нее был маленький пакет, настолько потертый, что цвет даже не угадывался. Шаль по-прежнему лежала у нее на плечах, хотя Аня была уверена, что по каким-нибудь абсурдным тюремным правилам она в камеру не допускалась.

Алиса окинула взглядом помещение и спросила:

– Куда можно лечь?

– На любую кровать, – пожала Аня плечами.