Допустим, Ира перегрызла веревку, которой ее привязали, а вскоре человек погиб. Но что тогда с Майей? У нее вообще никто не умирал. Она рассказывала смешную историю про изменявшего ей парня. Про свои аннулированные права. Никаких смертей и в помине не было.
Аня остановилась у раковины и посмотрела на себя в зеркальную пленку. Потом сдвинулась на несколько сантиметров вбок, чтобы увидеть в отражении камеру. Точно так же она смотрела, когда увидела ту, другую, жуткую Майю с паучьими пальцами и живым водопадом волос. От воспоминаний Аню снова передернуло, но одновременно внутри у нее как будто что-то отозвалось. Она вспомнила, как, сидя на кровати, Майя постоянно играла со своими волосами, заплетая и расплетая их. Было как будто с этим что-то связано, и Аня даже наморщилась, пытаясь понять что.
“Сестра хотела забеременеть, но не могла, и думала, что я ее сглазила. Я тогда выдернула у нее один волос, завязала узелком и сказала – видишь, теперь забеременеешь. И она правда забеременела”.
Ане показалось, что это произнесли у нее над самым ухом. Она испуганно обернулась – камера была пуста.
Ну конечно. Она не придала значения, когда Майя об этом рассказывала, потому что вне контекста ее история не имела смысла. Она обретала его только теперь. В то время как все остальные были причастны к чьим-то смертям, Майя была причастна к рождению. В конце концов, богини судьбы были ответственны за жизнь человека от начала до конца.
Из-за ветра окно распахнулось и громко хлопнуло. Аня вздрогнула. Чувствуя, что вся дрожит то ли от холода, то ли от волнения, она закрыла его и села на кровать.
Неужели она в самом деле абсолютно серьезно считает, будто женщины, сидевшие с ней в камере, были наделены магическими свойствами давать и отнимать жизни? Это была какая-то нелепость. Представить себе более земных существ было невозможно. Аня даже немного разозлилась на себя. Обдолбанная Ира или беззубая Наташа – кто из них больше походил на богиню?
Аня посмотрела на соседнюю кровать, которая раньше принадлежала Ире, и вспомнила, как недавно они курили тут гашиш. По коже пробежали мурашки – следом она вспомнила, как открыла глаза и не смогла уместить своих сокамерниц в один взгляд. Она ведь чувствовала тогда, что, хоть они и сидят перед ней, они будто занимают все мыслимое пространство и их отдельные черты, которые ей удавалось уловить, были совсем не человеческими. В тот раз она списала это на свою одурманенность, но что, если тогда она на секундочку смогла подглядеть их настоящий облик?
Аня снова вскочила и принялась нарезать круги. Отделаться от всей этой чертовщины можно было, только если найти в ней очевидный изъян, который подтвердит, что за совпадениями ничего не скрывается. Например, почему все жертвы умирали, а Андрей не умер?
Как мойры вообще выбирали себе жертв? На основе каких критериев? Аня подумала об этом, хотя уже знала ответ. Ей хватило пятнадцати минут в интернете, чтобы прочитать об этом несколько раз. Мойры никого не выбирали. Во всех странах во все времена они были только исполнительницами высшего закона и не испытывали ни сострадания, ни мстительности. Слепое орудие в руках судьбы, лишенное всякой воли.
Если на одну только секунду предположить, что женщины, сидевшие с ней, в самом деле были мойрами (или норнами, или суженицами), означает ли это, что они убивали только людей, которым пришло время умирать? И помогали появиться на свет только тем, кому пора было родиться?
Катя определенно желала зла избившему ее полицейскому, как и Ира наверняка была счастлива спастись с дачи пусть и ценой чужой жизни. При этом Диана говорила, что любила мужа. Если бы она могла выбирать себе жертву, разве стала бы она его убивать? А уж тем более Андрей, обварившийся кипятком? У Наташи вообще не было причин вредить ему.
Почему все-таки, порвав веревку, он остался жив – если опять же на секундочку поверить, что Анины сокамерницы и правда обладали особенными силами? Аня каждый раз делала эту оговорку в своей голове, потому что иначе ей становилось стыдно за такое допущение, хоть она и понимала, что никто не может подслушать ее мысли.
Умер Дианин муж, которому она вязала шарф. Умер полицейский, на котором Катя порвала шнурок с крестиком. Умер человек, привязавший Иру к кровати. Во всех случаях “мойры” сами отрезали, отрывали или даже перегрызали нить. А Майя с сестринским волосом? Вписывается: она сама завязала на нем узелок. Выходит, только мойра могла привести судьбу в исполнение?