Вернувшись в камеру, Аня стала думать, чем бы ей убить время. Собираться было еще рано, хотя ей уже и не терпелось. Она посмотрела на незаконченную книгу, но поняла, что не сможет сейчас читать. Внутри Ани медленно, но неуклонно нарастало возбуждение. Она прошла по камере несколько раз. Ей хотелось запомнить каждый скол плитки, каждую щербинку в полу, чтобы потом рассказывать друзьям все подробности. Она представляла свой сегодняшний вечер на свободе – все придут к ней в гости, будут пить вино и слушать ее истории.
Станет ли она рассказывать про свои галлюцинации, подумала Аня и тут же ответила себе: конечно, не станет. Вне зависимости от того, насколько они реальны, говорить про такое стыдно. Да и вообще, хотелось выкинуть из головы всю эту мистику, а не умножать ее повторами.
Не выдержав бездействия, Аня все-таки начала собираться. Себе она сказала, что просто наводит порядок, но на самом деле аккуратно раскладывала вещи по кровати, попутно выкидывая ненужное. Забирать с собой из спецприемника не хотелось ничего – на всем был его след. Аня предпочла бы выйти налегке, но догадывалась, что “забыть” тут все вещи ей не дадут. Поэтому она просто старалась избавиться от всего, что могло бы сойти за мусор. На глаза ей опять попалась цепочка – Аня покрутила ее в руках и, не придумав, куда ее деть, сунула в карман.
За сборами ее и застала утренняя проверка. Стоя спиной к двери, Аня услышала знакомый лязг, обернулась и остолбенела.
В камеру вкатилась вчерашняя дежурная с тетрадкой в руке. Следом за ней вошли две женщины – одна каменномордая, которую Аня не видела в прошлой смене, другая – блондинка, откатывавшая ей пальцы. Став посередине камеры в своей любимой позе – широко расставив ноги, как вратарь, – дежурная посмотрела на Аню полым взглядом и сказала:
– Фамилия.
Анина оторопь вдруг сменилась самой настоящей ненавистью – она вспыхнула где-то в животе и мгновенно ударила в голову. В кино так показывают огонь в закрытой шахте: он закипает на ее дне, а потом за доли секунды взмывает ввысь. Аня смотрела на дежурную и почти не могла поверить, что в самом деле видит ее: стоило ей сегодня порадоваться, что они больше не встретятся, как вот она, стоит и спрашивает фамилию!
С трудом сдерживая себя, Аня сказала:
– Я же в камере одна. Вы мою фамилию выучили уже, наверное.
Дежурная продолжала рассматривать ее стеклянными глазами. Потом медленно моргнула и сказала:
– Фамилия.
– Романова, – сквозь зубы ответила Аня. У нее даже ладони внезапно стали холодные от злости.
Дежурная кивнула вполоборота, и каменномордая полицейская тут же направилась к Аниной кровати, снимая с пояса металлоискатель. Оттеснив Аню от койки, она принялась копаться в постельном белье. Все заботливо разложенные Аней вещи моментально оказались свалены в кучу.
– Жалобы, пожелания? – как ни в чем не бывало спросила дежурная.
На ее лице, как обычно, застыло отсутствие всякого выражения. Аня ощутила желание подойти и ударить ее по лицу – просто чтобы оно ожило. Надо же, только час назад она вспоминала, как плакала, ударив одноклассника.
– А что, сегодня снова ваша смена? – спросила Аня.
Дежурная не ответила, но вмешалась блондинка:
– Заменяет Юрия Александровича, – сказала она, как показалось Ане, с некоторым сожалением.
Дежурная снова слегка повернула голову – видимо, чтобы остановить блондинку, – но сама при этом не сводила с Ани глаз. Каменномордая полицейская наконец расправилась с койкой и отошла. Втроем они еще некоторое время молча озирались, словно в надежде разглядеть что-то противозаконное в камере, пока наконец дежурная не развернулась на каблуках и не вышла за дверь, виляя круглыми боками. Остальные вышли следом.
Аня проводила их взглядом, а потом плюхнулась прямо на свои скомканные вещи. Утром она так радовалась, что больше никогда не встретит эту отвратительную тетку, и теперь чувствовала себя обманутой и очень обиженной, правда, неясно кем. Вспомнилось, как вчера дежурная подло не пустила ее в душ. От несправедливости у Ани даже защипало в глазах.
Успокоившись, она снова принялась собираться, но теперь это не приносило такого удовольствия. Весь сегодняшний день должен был стать прощанием. Аня в своей голове отсчитывала то, что видит последний раз – ей остался один поход в столовую, один выход на звонки, одна прогулка. А дежурная все портила, потому что прощание с ней, как считала Аня, произошло вчера, но теперь она снова объявилась и нарушила ритуал.
Включилось радио. Несмотря на ухо, Ане показалось, что оно играет в полную мощность – видимо, окончательно высохший бумажный пластырь больше не помогал. Она попыталась оторвать его, но, подпрыгнув, поняла, что не достанет. Пришлось взять швабру и повозить ею по щитку, сдирая бумагу. Окостеневшая клякса шлепнулась к Аниным ногам. Тут же выяснилось, что с ней радио все-таки звучало тише. Вздохнув, Аня выкинула бумагу в ведро. В конце концов, мучиться оставалось недолго.