Невероятные пути любви (СИ)

  Приятно предаться воспоминаниям, но что-то разволновало его. Возможно ветер весенний, шумящий в листве, возможно крик, раздавшийся с неба, навеяли зловещую мелодию издалека. Очень памятная музыка, вслушался в наигрыш, и заторопился домой, Верочке кратко и сухо кинув, - Занят.

   - Ладно, - не огорчилась спешке его молодка, весьма расположенная с одиноким и симпатичным мужчиной поговорить, - погода стоит чудесная.

   - Славный денек, - согласился, - но как бы грозы не было.

  Он заторопился, невесть куда. Странное возбуждение охватило его, на явку ему скататься загорелось.

  Понятное для него словечко. Так "пятачок" прозвали возле гаража отца Сергея на окраине города, а с Серегой этим ровнехонько десять лет, как познакомились. "Ява" его заглохла и не заводилась, а новый приятель, подъехав, помог. Пошептал, что-то двигателю, тот и завелся.

  Кто же меня торопит?

  Сразу в гараж направился, мотоцикл вывел из него, старенький, но хорошо ухоженный. Долго простоял без дела, но заправлен по завязку. Этот конь всегда готов в путь-дорогу.

  Целый год когда-то стипендию откладывал, мечтая такой прикупить, а вторую половину на дорогую покупку батя добавил. Ни в чем ему отец не отказывал, не зажимался, по мере возможностей. Он без матери рос, да его это и не тревожило, а спросил только раз, - Мама где? Не расскажешь?

   - Вышло так, война,- строго родитель ответил, вот и не спрашивал больше, да и без надобности. Тогда таких много было.

  Главное, что транспортом обзавелся по сердцу, было, на чем кататься на явку. Там у них классная компания сложилась.

  Костик, Петя, Павлик и Серега.

  Ну-ка, постой, постой...

  Там же еще один парень околачивался. Худой, а кудри, что смоль с локоном единственным белым. Он на мопеде прикатывал. Странный агрегат, на вид развалюха, но бывало всю группу обходил играючи, а фары его дорогу так освещали, что в их огне ехали, не стремясь скорость увеличить, чтобы выскочить из него, как боялись невесть чего.

  Гитара цвета тьмы была у него с тиснением золотом вокруг розетки. Он на ней мелодию только одну всегда зловещую наигрывал.

  Такая тоска.

  Все сразу дружно просили его заткнуться, что и исполнялось беспрекословно.

  Не расстраивался непониманию, а только улыбался, слегка виновато.

  Как же его звали? - встревожила его, по неизвестно какой причине, собственная забывчивость. Очень важный вопрос, а как на него ответить?

  У него же, вспомнил, фотография есть, на которой все они расписались, как расставались.

  Как мы же его звали? Это неважно. Как он себя называл?

  Мужчина с нарастающей тревогой ринулся в дом и лихорадочно стал перебирать старые фотографии, хранившиеся в жестяной коробке от дореволюционного монпансье. В нетерпении, уже просмотренные, кидал и кидал на грязный пол. Неужели потерялась?

  Вот она.

  Вгляделся внимательно в изображение. Фотография выпала из его рук. На ней присутствовали все его наперсники, только самого его нет.

  На переднем плане, вместо него, нагло устроилась девушка с гитарой антрацитного блеска и с прядкой молочной по смоляным локонам. Красивая и ужасная одновременно.

  На фотографии, из черно-белой в цветную превратившейся, в блузке она ярко-алого цвета и юбка у нее шелка черного струящегося. Удобно устроилась. Монстр под ней, из мориона изваянный, не поймешь зверь или робот, а она, цепляя струны ноготками вороненой стали, напев гробовой наигрывает и в глазах у нее мгла.

  Страшно.

  Она зовет его.

  Делать нечего, надо ехать. Завел он своего верного друга и покатил, прибавляя газ, в свой последний путь. Ничего особенного, иногда такой только первым шагом оказывается.

  У знакомого гаража паренек худенький краской, агатом блестящей, свой дряхлый мопед докрашивал узкой кисточкой. Только, что и осталось ему переднее крыло обновить.

   - Приглашала? - а что с ней церемониться?

  Достал худенький парнишка медный старинный пятак, как загодя его припас, из карманчика промасленного комбинезона.

   - Решку выберешь или орла, счастливчик?

   - Решка.

  Закрутилась монетка в воздухе и орлом упала на асфальт, пошедший вмиг кривыми трещинами.

   - Ты проиграл - так обыденно.

  Он зажмурился, ожидая неизбежного.

  Темнота.

  Две бабочки кружатся в танце. Желтая, золотом отдающая и белая. Разгорается сиреневое сияние, а бабочки полетели к бледно-аметистовому небу. Расположились по краям маленького мирка.

  Он на площади, очень знакомой. На часах здания из розового туфа светятся цифры времени, а чуть ниже их дата, он знает какая, - выдохнул судорожно - не сегодня и не сейчас.

  Тогда что он здесь делает?

  В уголке площадки в бледном свете заметил женщину.

  В платье стареньком старушка, в рубище, мерзнет от холодного ветра, босые ноги переминаются по стылой плитке, а лица ее не видно - укрыто седыми прядями. Плачет женщина и поет песню грустную колыбельную.

  Он прислушался и узнал голос. Он всю жизнь хранил его в сердце.

   - Мама?