Невеста

– Знаешь, – Оден не позволил мне подняться и съехавший плащ подтянул, укрывая, – многие думают, что достаточно раз перекинуться – и все… На самом деле после первого превращения начинаешь сильно меняться. Приятного мало, в каком бы обличье ни был, все болит, ноет и тянет. Мне тогда казалось, что ничего страшнее в жизни не произойдет. А хуже всего с зубами. Старые выпадают, а новые растут медленно… и чешутся зверски. Я с ума сходил. Жевал все… ну как жевал, мусолил.

Сложно представить, но я попыталась.

– Потом, когда вроде и зубы полезли, стало еще хуже. Зуд буквально с ума сводил. И я грыз… что видел, то и грыз. Отцовский стул сожрал, потом полдня в кладовке прятался и луком пропах. И еще у нас балюстрада была из мореного дуба… твердый, помнится, был, занозистый, надолго хватило. А полочки в библиотеке – ерунда… Мне наша старая кухарка пыталась бычьи мослы подсовывать.

– Не понравились?

– Они сырые. И в крови. Мерзость совершеннейшая, хотя когда ничего другого не оставалось, то и они уходили. Однажды я немного… увлекся и себя же за хвост цапнул.

Я фыркнула, представив это. А смеяться все-таки больно.

– Ага, знаешь, как больно было? – Он и сам улыбается.

– Не знаю. У меня нет хвоста.

– А у меня есть… был.

Оден замолкает и, притянув меня поближе к себе, трется носом о шею.

– Спи.

Попытаюсь, хотя все равно на языке вопрос вертится, неуместный и почти неприличный.

– Скажи, если поправишься, то сможешь… снова когда-нибудь обернуться?

– Не знаю. Я думал об этом. Возможно, когда спина заживет, жила откликнется на мой зов. А возможно, и не откликнется.

– И что тогда?

– Ну… ничего, наверное, буду жить как есть.

Калекой? Пожалуй, даже хуже. Я представила себе, что выгорела дотла, лишилась и тех крох силы, которые имела. И жить дальше? Получится, жить-то по-всякому получается, но… это же мучительно.

– Эйо, – он подул мне на шею, – я шел воевать. И я знал, что меня могут ранить. Убить. Взять в плен. Потери неизбежны. Весь вопрос в удаче. Я свою израсходовал, но страдать по этому поводу остаток дней глупо. Можно найти занятие интересней.

– Какое?

– Карпов буду разводить. Зеркальных.

– Лучше форель. – Как-то не увязывается у меня в воображении Оден с зеркальными карпами.

– Чем лучше?

– Ну… благородней, что ли.

– Аргумент. – В шею дышать не прекращает, но, коснувшись носом уха, шепчет: – Спи.

Сплю. Придремываю, закрыв глаза и почти успокоившись.

Дыхание горячее и какое-то… нежное.

Больше не было ямы. И темнота тоже отступила.

Травы. Старая терраса осколком дома, который находился где-то вне сна. Запах дерева и сена.

Вот только звук остался.

– Это чтобы совсем уж резко обстановку не менять, – сказала королева Мэб. – Видишь, как я о тебе забочусь?

Оден отвернулся. Попытался. Но куда бы он ни поворачивался, снова видел ее, иную, нежели обычно. Босоногую, в простом платье, с распущенными волосами.

И вместо короны Лоз и Терний – венок из ромашек и васильков.

Еще одна ложь?

– Почему? Думаешь, мне сложно сменить обличье? – Она сидела на перилах, за которыми открывалось серо-сизое травяное море. Волна катилась за волной, тянулась к бледной руке, выпрашивая королевскую ласку. – Кстати, это то, что вокруг тебя. Мне показалось, что ты захочешь увидеть.

– Что тебе от меня надо?

Она не уйдет, пока не получит то, за чем явилась.

– Тебя. – Королева покачивала ногой, и белая ножка ее то показывалась в складках платья, то исчезала. – Ты же знаешь. Ничего не меняется…

– Я больше не твой.

– Пока еще не совсем мой, – уточнила королева. – Но ведь игра продолжается… зря ты дал это обещание.

Она – мираж. Плод воображения.

Голос его больного разума.

– Если тебе так больше нравится думать. Но обещание все равно зря дал. Для вас обоих будет лучше, если ты пойдешь до конца. Это ведь не сложно – убить. Резать необязательно, только глупцы полагают, что чем больше крови, тем верней ритуал.

– Прекрати.

– Не перечь королеве. – Она вытащила из венка ромашку и принялась отщипывать белые лепестки. Ветер подхватывал их и уносил, скрывая между волн. – В конце концов, это просто неприлично. И небезопасно. Ты же не хочешь вернуться в яму?

Взмах руки, и больше нет травяного моря.

И той, другой королевы.

Но яма, такая знакомая, родная почти уже яма. Оден проводит по стене ладонью, удивляясь тому, что помнит каждую трещину, каждую выбоину, каждый камень, вросший в эту плотную чужую землю. В его снах яма реальна.

– И боль, уверяю тебя, тоже. Ты ее почувствуешь, если я захочу.

Белое платье сливается с белой кожей, и королева Мэб выглядит нагой.

– Я тебя выпустила, но я тебя не отпускала. Не забывайся.

Сон. Просто сон. А любой кошмар можно выдержать, даже тот, в котором королева Мэб подходит настолько близко, что через смрад ямы пробивается ядовитый аромат ее туманов.

– Ты же не хочешь в следующий раз очутиться в пыточной? – Острый янтарный коготь касается века. – Или решетку вспомнить… Видишь, вот мы и достигли согласия. – Коготь описывает полукруг. – А резать горло действительно не стоит. Лучше шею сломать. Безболезненно. Милосердно. И быстро. Она и почувствовать ничего не успеет.

– Нет.