Мне шили свадебное платье.
Из алой тяжелой ткани, расшитой белыми жемчужинами; роскошное, слишком, пожалуй, роскошное для меня. Кружево всех оттенков красного. Ленты. Тесьма.
Иглы.
Булавки.
И странное ощущение, что все это происходит не со мной. Я стою перед зеркалом, позволяя окружать себя слоями ткани, и… мне все равно, что они сошьют.
Грядущая свадьба видится представлением, этаким фарсом, в котором я вынуждена участвовать. И чем ближе день, тем сильнее желание сбежать.
Ложь… и снова ложь…
Я совершенно запуталась в том, что происходит.
И Оден не спешил помочь. С каждым днем он все больше замыкался в себе. Неудачный побег ли был причиной, случившееся ли в деревне, ссора ли, которая ударила по нему больнее, чем он хотел показать, но он теперь просто держался рядом, не заговаривал, да и попыток прикоснуться ко мне не делал.
А стоило самой приблизиться – отступал.
По ночам притворялся спящим, хотя на самом деле засыпал долго и спал урывками, всякий раз пробуждаясь ото сна резко, вздрагивая всем телом. Но когда я спросила, что с ним, ответил:
– Ничего. Все хорошо. Пройдет.
Лгал. И сам не верил.
Он то и дело трогал шею, будто опасаясь, что там, во сне, на него нацепят ошейник. И болезненно морщился, когда замечал за собой этот жест.
В эти минуты я от души ненавидела его брата.
И сейчас, глядя в зеркало, – последняя примерка, – я видела отнюдь не платье, не себя, но запертую дверь с ручкой в виде дельфина.
– Вам нравится? – Портниха отступает.
Да, наверное… платье великолепно.
И гарнитур из крупных рубинов, который передали мне с любезной запиской от будущего деверя. Разглядывая камни в сети платиновой оправы, я испытывала преогромное желание швырнуть эту красоту в стену… а лучше в лицо.
Вернулся бы.
Поговорил с Оденом.
Но нет…
И я сама не лучше.
Стою. Терплю булавочные уколы и щебет швей, которые вновь что-то спешат исправить. Ловлю насмешливые взгляды… иногда в них удивление. Порой – зависть.
Чаще – недоверие.
Неужели и вправду на мне собираются жениться?
И когда пытка платьем подходит к концу, я выдыхаю с преогромным облегчением.
– Это все мелочи…
Хвостик свистит. Мелочи ему по вкусу. Обрезки лент, тесьмы и тканей, кружево и куски шелка – подходящие материалы для гнезда. Хвостик горд своим творением, которое украшает крадеными булавками. Сегодня он добыл еще с полдюжины.
А я подхожу к двери, провожу пальцами по спине золоченого дельфина. Выбор еще есть. И шанс отступить, оставить все как было. Я так долго пыталась сохранить равновесие, так стоит ли его нарушать?
Не будет ли хуже?
Войду – узнаю.
В его комнате тихо, но в ванной журчит вода.
Свет, преломленный витражами. Бабочки. Львиные головы. Камень. Оден лежит, запрокинув голову, и руки раскинул, цепляясь за бортик.
– Эйо? Что-то случилось?
– Ничего.
Я присаживаюсь на край бортика.
– Подумала, что вдруг тебе помощь нужна.
– В чем?
– Ну… – Волосы влажные, и подшерсток намок, слипся пуховым комом. А ость дыбом торчит. – Например… голову помыть. Или спину потереть.
– Не шути.
– Не шучу. Сиди смирно. И глаза закрой, а то мыло попадет.
Не мыло – шампунь, который пенится на руках и пахнет яблоками. Волосы становятся скользкими, тяжелыми, и я долго массирую голову, а еще дольше – выполаскиваю эту яблочную пену. И берусь за мочалку.
– Встань.
Оден безропотно подчиняется.
Его бассейн – отнюдь не яма меж корней старого дерева. И вода молчит. Я оставляю мыльный след на шее, на плечах, изучаю спину, убеждаясь, что старые раны не открылись от холода…
Пена не удерживается на коже, падает клочьями. Рукава моей рубашки намокают.
– Повернись.
Поворачивается. Перехватывает мою руку.
Белые глаза смотрят с упреком.
– Что не так? – Я беру мочалку свободной рукой. – Ты купаться не любишь?
Ноздри раздуваются. Оден осторожно спрашивает:
– Тебе плохо?
– Нет.
– Тогда почему?
Потому что очень скоро нас поженят. И я не представляю, чего ждать от этой свадьбы, от жизни вообще, и боюсь. За себя. За Одена.
За то, что случится нечто непоправимое.
А время уходит. Возможно, я буду жалеть, что тратила его так бездумно.
– Какая разница?
Ну вот и губу прокусил… когда только? Я тянусь, слизываю каплю крови. И все-таки упускаю мочалку, которая падает в бассейн, кружится, украшая водяную гладь пенными узорами. Но разглядеть мне их не позволяют. Я сама лечу в воду, и рубашка намокает.
– Ты что делаешь?!
– Так тебе удобней меня мыть будет. – Оден сдирает и рубашку, и штаны. – Эйо, ну кто купается в одежде?