Невеста Агнца

Уразумевать поэтому смерть лишь как мздовоздаяние, некото-

404

рый уголовный придаток к земной жизни, совершенно недостаточно. Само собою разумеется, что «частный суд», как осуществленное в земной жизни самоопределение, как состояние, в котором отходит умирающий в загробный мир, сопровождает его в нем и есть, так сказать, исходное начало для его продолжающейся жизни. Однако понимать ее только как мздовоздаяние, награду или наказание, является, во всяком случае, недостаточным по всем вышеуказанным основаниям. Богословие обычно более всего занимается именно пенитенциарными вопросами ада и рая, к которым католики еще прибавляют и чистилище. К этому присоединяется также вопрос о телесной стороне этих состояний, как райского блаженства, Так и адского горения (причем католическое богословие (1) старается выработать учение о разных видах огня, чистилищного и адского, восточное же в этом ему лишь неуверенно следует). Но, очевидно, состояние развоплощенности после смерти не оставляет места для телесных ощущений и допускает лишь, самое большее, некие их духовные символы или эквиваленты. Имеют ли эти состояния отношение к грядущей жизни телесного воскресения, нам неведомо. Мы можем лишь вообще заключить, что в загробной жизни, как таковой, будет осуществлена вся полнота ее возможностей, для каждого по его чину и состоянию, особливое же любопытство, сюда направленное, надо считать нездоровым и, во всяком случае, небогословским. Главное значение загробного состояния есть изживание полноты жизни, которое предваряет всеобщее воскресение и входит в полноту софийности твари. Софийность человека открывается не только в жизни, но и в смерти, — в здешнем и потустороннем мире, как общая и единая тема человеческого бытия. Обычно в богословии загробная жизнь не включается, но исключается из состава жизни человека, за нею признается лишь эпизодическое значение мздовоздаяния, в пассивном ожидании воскресения и парусии, между тем как она есть и путь к  нему, быть может, даже более активный, чем жизнь посюсторонняя. Причина такого недостаточного понимания заключается в рационализме богословия, которое стремится уложить полноту жизни лишь в посюсторонние схемы, притом заранее выключая начала софиологии и заменяя их категориями уголовного права. Но жизнь едина здесь и за гробом, как раскрытие человеческой софийности.

Остается последний недоуменный вопрос, касающийся свободы, насколько она неотъемлемо присуща актуальности духа.

 (1) См, напр., систематическое изложение в «Feu» du Purgatoire ц d’Enfer в Dict. de Th.dogm., t V, 2.

405

Земная жизнь обращена лицом к смерти, и она есть предмет ужаса, о котором стараются лучше забывать, страшный час смерти и «предварительного суда», но при всем том и сверх того и радостный час посвящения или нового откровения, исполнение «желания разрешитися и со Христом быти», общения с духовным миром. Практически смерть, как ближайшее, что предстоит нам, заслоняет собой для нас отдаленное, — грядущее воскресение. которое превращается в абстрактную идею сравнительно с непосредственной конкретностью смерти. Но, очевидно, для загробного состояния все это существует иначе. Ибо отсутствует в нем перспектива угрожающей смерти с ее откровением, которое уже совершилось, ее место в грядущем принадлежит теперь всеобщему воскресению, которое естественно становится предметом для одних трепета и страха, для других радостного упования, для многих же, если не большинства, того и другого вместе. Во всяком случае, в отличие от здешнего мира, в загробном духовное небо горит упованием воскресения, и молитва «ей гряди» имеет там для нас неведомую силу. Разумеется, как дело Божие над миром, всеобщее воскресение составляет и здесь предмет веры и упования, свершение которого просто ожидается (ибо «не весте ни дня, ни часа, когда Сын Человеческий приидет»). Но если даже для нас на земле даны указания относительно приближения времен и сроков, в которые включены и призывы к нашей активности в истории, то почему же станем мы почитать души отшедших, по крайней мере, избранных, лишенными того ведения и предведения об этом, коего они не были лишены даже и здесь, а также и активности в этом ожидании, поскольку таковая вообще свойственна душам отшедших? Если им дано принимать по своему участие даже и в земной жизни и истории, то тем более им дано любовью, мыслью и делом участвовать в мировой молитве о воскресении, в которой соединяются небо, и земля, и преисподняя (1): ей гряди, Господи, Иисусе!

(1) Этому соответствует и свидетельствуемое церковью (в пасхальном каноне) участие загробного мира в радости празднования воскресения.

«Небеса убо достойно да веселятся, земля же да радуется, да празднует же мир, видимый же весь иневидимый» (П 1, тр. 2) «Ныне вся исполнишася света, небо же и земля и преисподняя да празднует убо вся тварь восстание Христово» (п. 3, тр. 1). «Безмерное Твое благоутробие адовыми узами содержимии зряще, к свету идяху, Христе, веселыми ногами, пасху хваляще вечную» (п. 5, тр 1).

406

Отдел III. Эсхатология