Невеста Агнца

Некоторые ставят вопрос, возможно ли в будущем веке новое падение и отпадение на путях тварной свободы, подобное падению первому. На этот вопрос надо ответить отрицательно, однако, не потому, что вечность, хотя и тварная, есть неизменность и неподвижность, как таковая, — совсем напротив, тварная вечность есть свободная актуальность духа в творческом его возрастании и, следов., непрерывном изменении. Но последнее не есть измена или вообще изменчивость, и именно на пути возрастания новое отпадение становится уже навсегда преодоленной, оставленной позади возможностью. Человек перерастает эту низшую степень свободы выбора и разных возможностей, свободу добра и зла, обращения к Богу или против Бога. В этом состоянии мира и человека, в котором Бог будет «все во всем», Его бытие явится превозмогающей действительностью. Для достойных этого откровения праведников, или, точнее, для той стороны человеческого существа, которая обращена к Богу, оно будет иметь такую «сладостную неотразимость», что отпадение от нее станет внутренней невозможностью. После «изгнания князя мира сего из мира» зло теряет уже свою притягательность, будучи обличено и обессилено, а тем окончательно изжито и, так сказать, обезвкушено. К этому надо еще присоединить, что вечное блаженство праведных изживается ими не в одиночном обособлении, но в общении любви, в церковном единении со всем человечеством. Царство Христово становится царством всепобеждающего вселенского Добра, которое совершает свое возрастание к вечной жизни не только единоличным усилием, но в единении и соборности вселенской церкви. Итак, вечность не означает для твари устранения временности с ее становлением, она не есть мертвенность неподвижности, но неиссякаемый источник творческой жизни (1).

(1) Не является ли символом этого возрастания, начинающегося еще на самом пороге «вечной жизни», то новое самооткровение Христа в Его

511

Но это возрастание для тех, в которых вообразился Христос, не может быть ограничено. Оно необходимо распространяется не только на возрастание в добре, но и на изживание зла, поскольку и оно осталось не чуждо даже праведникам, и на преодоление его с адскими его испарениями. Если назначала добро соединено со злом, как свет с тенью, то это внутреннее разделение и раздвоение жизни не может оставаться неизменным, но преодолевается. Раны духовные залечиваются и зарастают в какой то неопределенный период времени, в восхождении от славы в славу. При этом различна мера и образ этого возрастания в зависимости от духовного состояния каждого человека. Если говорить языком католического богословия, то здесь можно говорить о некоем «чистилищном» состоянии и очистительном огне, который попаляет еще остающиеся в пшенице плевелы, предназначенные жнецами, свв. ангелами, на жертву неугасимого огня. «Посему для народа Божия еще остается субботство» (Евр. IV, 9). Каждому, хотя и в разной мере, еще остается, что изживать, в себе и с народом Божиим, то есть с Церковью, Богочеловечеством.

Теперь мы уже приблизились к самому роковому вопросу эсхатологии, именно о вечных муках грешников. Те, которые понимают вечность в смысле временной бесконечности, — богословы всех исповеданий, всячески стараются утверждать бесконечность, или «вечность», адских мучений апологетически, патристически, экзегетически. Доказывается справедливость бесконечной длительности наказания и за временные грехи, его соответствие премудрости и любви Божией, построяется целая теодицея вечных мук. Из подавляющего большинства суждений этого рода (1), выделяются однако особые мнения по этому вопросу Оригена и особенно св. Григория Нисского, по правде сказать, почти единственных церковных писателей (кроме бл. Августина с его ригоризмом), которые сде-

человечестве, которое содержится уже в первом вопросоответе Мф. XXV, 34 сл.? Господь призывает «благословенных Отца Своего наследовать царство, уготованное им от создания мира», за оказание Ему деятельной любви, вообще за любовь. A праведники отвечают: «Господи когда мы видели Тебя алчущим.. жаждущим... странником... нагим ...: больным или в темнице?» И Царь дает им на это Свой ответ. Спрашивается что же означает такой вопрос со стороны праведников? Выражается ли в нем только смирение их, или же, вместе с тем, и прямое неведение, тварная ограниченность, которая нуждается в нарочитом откровении для своего преодоления и его в столь потрясающей форме приемлет? И не является ли это первое откровение и первым актом возрастания в вечности, которого ждет воскресшее человечество?

(1)       Из православных см. Прот. Малиновский: Православное догматическое богословие, IV т., стр. 206; м. Макарий, II, § 271, еп. Сильвестр, V, §§ 219-220; из многочисленных отдельных высказываний см. у еп. Феофана в Письмах, у еп. Михаила также в Письмах.

512