Невеста Борджа

Каким бы поразительным ни казалось это утверждение, я не усомнилась в его правдивости. Каждую ночь в Риме совершалось не меньше двух-трех убийств, и Тибр был излюбленным местом упокоения жертв.

— Уведите его, — тяжело произнес Александр. Стражник повиновался и вывел рыбака из зала. Когда они вышли, Папа снова спрятал лицо в ладонях. Джофре поднялся к трону.

— Отец, — произнес он, обнимая Александра, — мы слыхали об убийстве, но у нас нет никаких доказательств, что оно и вправду связано с Хуаном.

Никто из нас не посмел вспомнить вслух, что любимым конем Чезаре был белый жеребец.

— Возможно, и не связано, — пробормотал Александр. Он взглянул на младшего сына, и в глазах его мелькнула надежда. — Возможно, мы горюем совершенно попусту. — Он испустил дрожащий смешок. — Если это и вправду так, надо придумать для Хуана какое-нибудь ужасное наказание, чтобы он больше не пугал нас!

Он разрывался между страхом и надеждой. Потому мы пробыли с ним еще час, до тех пор, пока не явился третий стражник.

Завидев выражение его лица, Александр испустил протяжный вопль. Джофре разрыдался. Ужас, которым полны были глаза молодого солдата, недвусмысленно сообщал, с какой новостью тот явился. Стражник подождал, пока стенания не стихнут настолько, чтобы его могли расслышать.

— Ваше святейшество… Найдено тело герцога Гандийского. Его отнесли в замок Сант-Анджело, чтобы обмыть перед погребением.

Александра невозможно было ни удержать, ни переубедить: он требовал, чтобы ему дали возможность взглянуть на тело Хуана, пускай оно еще и не приготовлено для обозрения, потому что иначе он не поверит, что его сын мертв.

Мы с Джофре отправились вместе с ним и вошли в комнату, где женщины собирались обмывать тело; они поклонились, потрясенные присутствием его святейшества, и быстро исчезли, оставив нас одних.

Тело Хуана было накрыто покрывалом; Джофре почтительно снял его.

По комнате тут же разнеслось зловоние. Труп пробыл в реке ночь и день, и это в середине лета.

Хуан гротескно изменился, но остался узнаваем. От воды его тело раздулось вдвое; одежда была изорвана, и живот выпирал из-под камзола. Пальцы сделались толстыми, словно сосиски. На него трудно было смотреть: распухший язык вывалился изо рта, распахнутые глаза подернуты белесой пленкой, мокрые волосы и грязь прилипли к лицу. Кровь вытекла из множества колотых ран, и кожа приобрела мраморный оттенок. И самое тяжкое: горло было разрезано от уха до уха, и в зияющую рану набился ил, листья и щепки.

Александр вскрикнул и рухнул. Наших с Джофре объединенных усилий оказалось недостаточно, чтобы поставить его на ноги.

Из-за жары Хуана похоронили сразу же, как только удалось вымыть его и переодеть. Гроб несли доверенные придворные Хуана; их сопровождало несколько священников. Мы с Джофре смотрели из папских покоев, как освещенная светом факелов процессия направилась в собор Санта Мариа дель Пополо, где Хуана похоронили рядом с его давно скончавшимся братом Педро Луисом.

Папа на похоронах не присутствовал, но он рыдал так громко, что мы с Джофре не слышали других плакальщиков. Мы остались с ним на эту ночь — нам так и не удалось уговорить его поесть, попить или поспать — и ни тогда, ни позднее не обмолвились ни словом о подозрительном отсутствии Чезаре.

ОСЕНЬ 1497 ГОДА Глава 22

Смерть Хуана повлекла за собой расследование, которое вели самые выдающиеся из кардиналов Александра, и в том числе Чезаре, устроивший настоящее представление из словесных нападок на подозреваемых.

Первым под подозрение попал Асканио Сфорца, тот самый кардинал, чей гость оскорбил Хуана и был повешен за это преступление. Чезаре принялся поносить Сфорцу, но кардинал оказался мудр: он и не подумал обижаться на обвинения, а вместо этого во всем шел Чезаре навстречу, твердя, что ему нечего скрывать. Вскоре это подтвердилось, и Чезаре неохотно извинился.

Допросили и других врагов — Хуан обзавелся ими во множестве, — но ни время, ни настойчивость не дали никаких ключей к разгадке.

Или, возможно, их появилось слишком много; не прошло и трех недель с момента злодеяния, как Александр велел прекратить поиски убийцы. Я уверена, что в глубине души он знал, кто виновник, и в конце концов отказался от попыток убедить себя в ином.

На это время Чезаре благоразумно покинул Рим по официальным делам — отправился в качестве кардинала-легата руководить коронацией моего дяди Федерико. При иных обстоятельствах я непременно воспользовалась бы этой возможностью, чтобы навестить Альфонсо и мадонну Трузию; но Папа Александр оказался не единственным, кто погрузился в скорбь. Смерть Хуана глубоко опечалила Джофре, невзирая на зависть, которую он испытывал к любимчику Папы. Я чувствовала себя обязанной остаться с ним.

Но Джофре в своей печали не забыл о других; он попросил меня навестить Лукрецию.

— Пожалуйста, — попросил он. — Она там совсем одна в этом Сан-Систо, а я слишком оглушен горем, чтобы утешить ее. Она нуждается в женском сочувствии.