Невеста Борджа

Изабелла провела нас в боковой придел перед алтарем, отгороженный шнурами; даже после того, как нас поставили на отведенные нам места, мы с Альфонсо продолжали держаться за руки. Огромный собор подавлял нас. Высоко вверху, на расстоянии нескольких небес, располагался массивный позолоченный купол, сверкающий в солнечном свете, что струился через его сводчатые окна.

Следом появились мужчины, принадлежащие к королевской семье. Возглавлял их мой отец — Альфонсо, герцог Калабрии, обширного сельского края, расположенного далеко на юге, на восточном побережье. Наследник трона, он славился своей неукротимостью в битве; в молодости он отбил пролив Отранто у турок, одержав победу, которая принесла ему если не любовь народа, то известность. Каждое его движение, каждый взгляд и жест были властными и угрожающими; это впечатление подчеркивал строгий черно-красный костюм. Он был красивее любой из присутствовавших женщин, с его безукоризненно прямым тонким носом и высокими скулами. У него были красные, полные, чувственные губы и тонкие усики, а под короной блестящих угольно-черных волос приковывали внимание большие темно-голубые глаза.

Лишь одно портило его красоту — холодность выражения лица и глаз. Его жена Ипполита Сфорца, умерла четыре года назад; прислуга и наши родственницы шептались, что она якобы пошла на это, чтобы избавиться от жестокости мужа. Я плохо помнила эту несчастную, хрупкую женщину с глазами навыкате; отец никогда не упускал случая напомнить ей о ее недостатках или о том факте, что их брак был заключен исключительно ради выгоды, поскольку Ипполита принадлежала к одному из самых древних и влиятельных семейств Италии. Он также уверял несчастную Ипполиту, что получает куда больше удовольствия от объятий моей матери, чем от ее.

Я смотрела, как он прошел мимо женщин и детей, выстроившихся перед алтарем, и встал сбоку от пустого трона, ожидающего появления его отца, короля.

За ним шли мои дяди, Федерико и Франческо. Потом шел старший сын моего отца, названный в честь деда, но обычно его любовно называли Феррандино, «маленький Ферранте». Ему тогда было девятнадцать — второй в линии наследования, второй из красивейших мужчин Неаполя, но более привлекательный благодаря своему доброму и отзывчивому характеру. Когда он прошел мимо молящихся, вслед ему понеслись женские вздохи. За Феррандино следовал его младший брат Пьеро, имевший несчастье походить на свою мать.

Последним вошел король Ферранте, в плаще и штанах из черного бархата, в камзоле из серебристой парчи, красиво расшитой золотым узором. Он был опоясан мечом, изукрашенным драгоценными камнями; этот меч был вручен ему при коронации. Хоть я знала его как старика, хромающего из-за подагры, в тот день он двигался легко и изящно. Его приятная внешность пострадала от возраста и потворства собственным желаниям. Волосы у него были белые и редкие, через них проглядывал порозовевший от солнца череп; аккуратно подстриженная борода скрывала тяжеловесный раздвоенный подбородок. Брови у него были густые и устрашающие, с какого бока ни взгляни, как будто каждый волосок пытался торчать в свою сторону. А под этими бровями прятались глаза, поразительно похожие на мои и отцовские, — ярко-синие с зеленоватым оттенком, меняющие цвет в зависимости от освещения и окружающей обстановки. Нос у него был большой, изрытый оспинами, а щеки были испещрены проступившими сосудами. Но держался он прямо и по-прежнему способен был заставить людей замолчать одним своим появлением. Когда он вошел в собор Сан Дженнаро, на лице его застыло суровое выражение, порожденное свирепостью. Толпа склонилась еще ниже и так и застыла, пока король не уселся на трон перед алтарем.

Лишь после этого люди осмелились выпрямиться. Лишь после этого хор запел.

Я вытянула шею, и мне удалось разглядеть алтарь, где перед рядом свечек стоял серебряный бюст святого Януария в епископской митре. Неподалеку высилась мраморная статуя чуть больше человеческого роста, изображавшая Януария при всех регалиях, с рукой, воздетой для благословения, с епископским посохом на сгибе другой руки.

Как только король занял свое место, а хор смолк, вышел епископ Неаполитанский и прочел молитву. Затем появился его помощник, несущий серебряный реликварий в форме фонаря. За стеклом виднелось что-то маленькое и темное. Мне почти ничего не было видно из-за малого роста — обзор перегораживали спины моих облаченных в черное тетушек и бархатные плащи мужчин, но я выглядывала в щели между ними. Я знала, что это флакон с засохшей кровью святого Януария, которого мучили, а потом обезглавили по приказу императора Диоклетиана больше тысячи лет назад.

Наши епископ и священник читали молитвы. Тетушки Сан Дженнаро звучно причитали, взывая к святому. Священник осторожно, не прикасаясь к стеклу, повернул реликварий — раз, потом другой.