Вернувшаяся такой дорогой ценой молодость отчего-то Кощея не радовала, он оставался все таким же мрачным, каким Марьванна его подобрала в цветах. Он хмурил соболиные брови, недобро посматривал на Марьванну очами ясными, и эта суровая молчаливая отстраненность от мира еще больше влюбила пенсионерку в экстремально помолодевшего эпичного красавца. Марьванна, женщина старой закалки, была воспитана на образах гордых рыцарей печального образа, и отбитый оземь суровый Кощей как нельзя лучше подходил под эти образы. Овод! Капитан Немо! Хоакин Мурьета! Жоффрей де Пейрак!
Штирлиц!
Кроме того, Марьванна вдруг мигом сообразила, что даже в старом состоянии Кощей мог дать фору и Петровичу, и даже ловеласу-Андрюхе. Он был, конечно, старше их обоих вместе взятых, но держался с достоинством, высокомерно, не то, что эти доминошники. Одет был чисто, опрятно, нарядно, можно сказать, элегантно – не то, что Петрович в его замурзанных, залоснившихся на коленках и на заднице штанах. Аккуратен – это Марьванна оценила по стопочке одежды на стуле. Богат и щедр – пол в квартире Марьванны был по-прежнему засыпан златом-серебром.
И псиной и зверьем от него, как от заядлого охотника-Андрюхи, не воняло.
К тому же, Кощей Трепетович искал себе невесту; не любовницу, как похотливый, неразборчивый в половых связях и в варенье Петрович, и не море поклонниц, как тщеславный болтун Андрюха, а невесту. А это говорило в пользу серьезности его намерений. Приличный человек, богатый – и хочет жениться! Это тебе не голову морочить пятьдесят лет…
Но вот незадача: втащенный в родную квартиру, оттряхнутый от окурков и какашек, усаженный в красный угол и напоенный чаем с медом, от которого на бледные мужественные щеки лег румянец, Кощей оставался, конечно, неописуемым красавцем, да только вот чужим красавцем. Ибо он сразу дал понять, что ему, при его богатстве и красоте, невеста нужна молодая, здоровая и красивая. И Марьванна со своим ишиасом, двойным подбородком, слабыми коленями и лишним весом понимала, что юным чаровницам она проигрывает, здорово проигрывает. Нету практически шансов у нее никаких против свежих бедер и упругих задниц.
– Так, говоришь, касатик, невеста тебе нужна? – суетясь и подливая Кощею кипяточку, приветливо щебетала Марьванна.
– Хозяйка в мой замок, – брутально рявкнул суровый Кощей, громко швыркая чаем. – Верная подруга. Жена, словом. Есть тут у вас девки на выданье?
– Есть, милый, есть…
Кощей недобро сверлил Марьванну взглядом темных глаз, и та обмирала, ощущая снова и снова перебои в сердцебиении и непреодолимое желание, чтобы этот сногсшибательный властный господин черным хищным коршуном накинулся на нее, растрепал ее косы русые и надругался над ее беззащитным телом со всей молодецкой удалью несколько раз. Тело, как и сердце, готово было предать Марьванну в любой момент с буржуазным легкомыслием.
Несмотря на возникшую разницу в возрасте – не в ее пользу, – несмотря на непролетарское происхождение своего возлюбленного, Марьванна уже точно знала, твердо решила для себя – просто так, без боя, она никому Кощея не отдаст. Ни в коем разе. Ни одна юная, упругожопая профурсетка так просто не получит его!
– Яблочко, говоришь, съел молодильное? – ласковым голосом поинтересовалась Марьванна, делая вид, что спрашивает просто так, чтобы поддержать разговор. Кто ее знает, где она ловко так притворяться научилась, да только Кощей ни на миг не заподозрил в ее равнодушном вопросе подвох. – А долго ли оно действует, касатик? Или навсегда? Аль есть у тебя еще?
– Недолго, – буркнул Кощей. – Скоро действие кончится, а значит, мне поторопиться надо.
– Ага, конечно, – угодливо поддакнула коварная Марьванна, потирая ручки. – Поторопишься, конечно поторопишься.
«Ой, что ж делается, – в ужасе и в любовном восторге думала Марьванна, прижимая ладони к пылающим щекам. – Дура старая, что ж я удумала себе?! Никак, наследственный блуд на старости лет проснулся, рецессивный ген зашевелился вместе с камнями в почках…»
В семье Марьванны все были люди приличные, кроме двоюродной пра-пра-пра-бабки по материнской линии, Ядвиги. Говорят, сия дама была очень бесстыжая. Будучи невероятно красивой, в девках почему-то засиделась, а потом, созрев в роскошную зеленоглазую, златоволосую женщину, вдруг пошла пить-гулять, да лютым блудом на молодых парней. Совращала всех подряд, деревнями. Выпить, сплясать любила. Говорили – ведьма она, потому как ни один перед нею устоять не мог. Кому вечером подмигнет – с утра уже на сеновале у нее находили.
На костре ее обиженные деревенские бабы сжечь хотели, да вот куда-то она запропастилась; то ли сбежала, то ли все ж женился на ней кто, да увез от греха подальше – того никто не знал. Только пропала она бесследно, вот и все. И остались от нее одни только тетрадки со старинными рецептами куличей, да травки разные сушеные в бутыльках зелена стекла.