— Такую падаль жалеть…
— Нет. — Я мотнула головой, от чего в ней будто разорвался снаряд. — Я жалею тебя. Не марай руки в такой день.
И ушла, затащив с собой совершенно ошалевшую Лизу. Больше ни разу не повернув голову в сторону бывшего.
Мои шаги измеряли комнату, но каждый раз получалось новое число. Споткнувшись о край ковра, я разорвала молчание, повисшее плотным пологом между мной и Лизой.
— Они невыносимы! — Я пытаюсь выровнять дыхание и терплю поражение. — Оба. Оба абсолютно, совершенно, невозможно невыносимы. Кунсткамера какая-то. А ты что молчишь? — вызверилась я на подругу.
Она вздрагивает, как от пощёчины. Рассеянно смотрит на меня, будто только заметила.
— Я в шоке, — говорит Лиза и нервно неестественно смеётся. — В какой момент моя жизнь превратилась в криминальный сериал?
— ТВОЯ жизнь? — спрашиваю я без тени улыбки. Раздражение вспыхивает в груди, разбегается по телу неприятными разрядами, заставляя меня морщиться. — Серьёзно, Лиз? А как насчёт моей?
Она вскидывает руки в защитном жесте. Волосы у неё встрёпаны, на лице ни следа макияжа, кроссовки вопиюще не подходят к кофте — и я чувствую запоздалый стыд. И благодарность. Лизаветта спешила, а я придираюсь к формулировкам.
Схожее чувство обуревало меня по отношению к Дубовскому, но в него, как ручейки в реку, вливалось множество других. Это внезапное заступничество сбивало с толку. Какое ему дело? Злится, что его домашнюю собачку пнул кто-то другой? Демонстрирует силу, чтобы я усвоила урок — вот, что бывает, когда идёшь против него? Я видела в его глазах ярость, неподдельную, жгучую. Страшную. Но причины её для меня сокрыты тысячей замков.
— Как вы тут оказались? — говорю я в пространство.
Лиза вздыхает, придвигается ко мне на кровати и кладёт мою голову на плечо. Я слишком напряжена, чтобы это было приятно, но не отстраняюсь. Не хочу обижать ещё больше.
— После твоего звонка я заснула, но тут дозвонился Илья. Сказал, что вы вчера поссорились, а потом ты пропала. Ну я и помчала тебя спасать, с ним подмышкой.
Я тихонько фыркаю, как рассерженная кошка. Вот же ублюдок. Поссорились! Так это теперь называется? Тонкие пальцы Лизаветты перебирают мои волосы, успокаивают.
— Всё было не так.
— Да уж вижу, — говорит подруга. Она осматривает моё лицо с выражением тихого ужаса. Осторожно прикасается к следам на шее и сглатывает. — Это он?
— Илья, — уточняю я. — Нажрался вчера, пока мы сидели с Дубовским на переговорах. Ну и завертелось…
— Урод, — выплёвывает Лиза. — Никогда мне не нравился, паскуда.
Её голос дрожит. Я удивлённо приподнимаю голову, но она притискивает меня обратно и обнимает. На её щеке прочерчивается мокрая дорожка — и мне становится в тысячу раз больнее, чем было до этого.
— Перестань, — буркаю я, изгоняя свербящее ощущение в носу. — Сейчас администратор прибежит, решит, что мы тут потоп устроили.
Она хихикает сквозь прозрачные слёзы. Качает головой:
— Знаешь, этого стоило ожидать. Ну, то есть, ты же не думала, что он спокойно это всё воспримет? Не пойми меня неправильно, Злат, я его не оправдываю, чтоб он в аду сгорел. Но его можно понять. Любимая девушка выходит за другого, да кого — мужика, против которого ему нечего предъявить.
От моего сердца откалывается кусок и мгновенно истлевает. Рассыпается чёрными хлопьями. Они кружат в воздухе, опускаются вниз, оставляя за собой только пронзительный запах гари и тлена.
— Любимая девушка, — говорю я, и губы сами кривятся. — Любимых девушек не бьют по лицу. Не держат против их воли. Не пытаются изнасиловать.
— Я не…
— Не говоря уже о том, что это не мой выбор. Необходимость. — Я отстраняюсь, преодолевая слабые объятия. В упор смотрю на Лизу. На её бледном лице нет всегдашней улыбки, глаза потухшие и серьёзные. — Брак с этим человеком — не мой выбор. Почему все, кому я пытаюсь это объяснить, меня не слышат?!
— Я понимаю, — шепчет она. Светлые брови смешно взлетают вверх, застывают под жалостливым углом. — Просто пытаюсь найти объяснение…
В ответ я только отмахиваюсь, прерывая ненужные слова. Утыкаюсь ей носом в плечо и чувствую руку на своём. И та часть меня, что ещё способна испытывать радость, посылает тепло остальным, чёрным и сморщенным, безжизненным кускам шершавой горной породы. Я не одна. Не одна.
В тишине слышно только тиканье часов, отмеряющих секунды моей холостой жизни, да судорожные вздохи Лизы, которая не умеет подавлять эмоции так, как я. Почуяв неладное, я встрепенулась. На цыпочках прокралась к двери, прислушалась. Ни звука. Оглянувшись на встревоженную подругу, высунулась в коридор и обомлела — никого. Словно ничего и не было. Даже пятно крови на ковролине уже замыли. Я прикрыла дверь и задумалась: здесь ничего больше не происходило или все следы уже стёрты?
— Ничего, — говорю я Лизке, которая в предвкушении подалась вперёд. — И никого. Как сквозь землю провалились.
— Туда им и дорога, — говорит она с неловким смешком.
— Подозрительно. — Я не спешу радоваться, хотя передышка весьма кстати. — Что-то подсказывает, что они не чай с печеньками пить пошли.
Лиза пожимает загорелыми плечами.