Невеста для чудовища

— К Лавровым поедешь? — спрашивает она, как ни в чём не бывало. Только суетливость, с которой она поправляет резные листки монстеры, выдаёт волнение. — Минут через двадцать выходим.

— Нет.

В иное время меня бы непременно заставили. Сейчас она просто кивает, принимая отказ. Я немножко выдыхаю, чувствую, как расслабляется грудная клетка. Рёбра побаливают.

Наверху я плашмя падаю на кровать и лежу без движения, уставившись в одну точку. Я сбежала, сбежала! Но радость уже сменилась отчаянием. Потому что разовые взбрыки не отменят главного — я не расторгла помолвку с Дубовским и не сделаю этого. Как бы ни бесили меня родители порой, я не брошу их. Просто не могу.

Мне придётся вернуться.

И только дьявол знает, чем мне аукнется эта глупая выходка.

Перекатившись на бок, я тупо смотрю, как дёргается жилка под кожей запястья. Мне хочется впиться в неё зубами, перегрызть и просто ждать, пока из тела истечёт всё тепло, все мои чувства и мысли, надежды, желания. Оставить пустую оболочку и пусть она живёт предначертанную мне жизнь.

Ещё свадьба эта… Я по привычке шарю вокруг, пытаюсь найти телефон. Потом вспоминаю, что он остался где-то в недрах Илюхиной квартиры. Не вернуть теперь. Ничего не вернуть. Тоска наваливается на меня давлением в несколько атмосфер, беспощадно сплющивает, и я корчусь под ней, скукоживаюсь в крошечный комок. «Посмотри на себя, — презрительно бросает уже знакомый шершавый голос. Он появляется из недр сознания и жалит в самое сердце. — Ну и зрелище. Просто соберись, прекрати ныть и делай, что должна.»

Электронные часы показывают 11:11. Дни, когда мне удавалось поймать одинаковое время, казались мне особенными, словно кто-то посылает знак — обрати внимание, сегодня тебя ждёт что-то важное. Я смотрю на заострённые единицы и представляю, что это колья, на которые можно насадить головы. Единичка для Дубовского. Единичка для Ильи. И ещё две про запас, в зависимости от того, кто достанет меня раньше.

Я слышала, как уехали родители. Отец даже не подумал ко мне зайти, справиться, как там любимая дочурка в преддверии свадьбы. Повинуясь порыву, я хватаю со стола стакан и швыряю на пол, но он только отскакивает, не разбившись. Чёртовы технологии. Я как распухшая туча, из которой всё никак не прольётся гроза.

Внизу поворачивается ключ, разрывая тишину. «А, — думаю я с гадливым, противным удовольствием, вспоминая мамину выволочку, — неужели забыли что-то?». Улыбка растягивает лицо, я вижу её в краешке зеркала, неестественную и злую. Неужели это я?..

Стук в дверь отрывает меня от созерцания. Наскоро придав себе спокойный вид, я открываю — чтобы тут же захлопнуть обратно. Холодный пот выступает над губой бисеринками.

— Что ты тут делаешь?!

Стук повторяется, осторожный и деликатный.

— Что ты тут делаешь? — повторяю я, крича через дверь.

— Давай поговорим. — Умоляющий тон Ильи не действует на меня. — Злат, пожалуйста.

— Говори. Мне и отсюда прекрасно слышно.

— Злат. — Он говорит тише, прижимается к двери. — Злат, ты должна дать мне шанс.

От возмущения у меня перехватывает горло. Не отдавая себе отчёта в том, что делаю, я распахиваю дверь и бросаю ему прямо в лицо:

— Должна? Должна?! Ну-ка посмотри мне в глаза и скажи ещё раз, что я тебе хоть что-то должна, сраный ты кусок говна!

И он смотрит. Так, что у меня переворачивается всё внутри. Мир снова двоится, я не понимаю, кто передо мной. Чудовище. Первая любовь. Монстр. Самый близкий человек. Тот, кто причинил мне страшную боль. Тот, кто сделал меня счастливой. Слёзы вскипают на глазах, я смаргиваю их, но одна всё равно выкатывается горячей жемчужиной и ползёт по щеке.

Илья протягивает руку и стирает её. Нежно-нежно, едва касаясь кожи. Так, как делал это раньше, в совсем другой жизни. Тонкий надсадный крик звучит у меня в голове, стены рушатся и изчезают в клубах пыли. Я закусываю губу, чтобы не всхлипнуть, мотаю головой. Выбрасываю из неё странный туман.

В зелёных глазах Ильи застыла такая боль, что я чувствую её эхо, отражаю, как зеркало. Наверное, его мир тоже с той ночи стал другим. Перевёрнутым вверх тормашками. Вывернутым наизнанку. Мне кажется, что я знаю его чувства — но ведь я всегда так думала. И ошибалась. Вдруг и теперь мне всего лишь кажется, что я вижу раскаяние, а на самом деле за фарфоровой маской таится тьма?

— Мне тоже тяжело, — говорит он, и я верю. Слова весят целую тонну, они падают на пол со стуком, вместо того, чтобы взмыть в воздух, с трудом проталкиваются через сжатые губы. — Если бы я только мог всё отменить…

— Но ты не можешь. И никто не может.

Я хочу, чтобы он обнял меня. Я хочу, чтобы он сгорел заживо. Я хочу смотреть на него вечно и не видеть больше никогда. Мои веки дрожат, когда я представляю, как утыкаюсь носом в знакомое плечо, всей грудью вдыхаю родной запах и чувствую тепло ласковых рук. Картинка не складывается. Идёт трещинами, рассыпается хрупкими осколками. То, чего больше нет.