Невеста для герцога

— И я не должен спрашивать с тебя большего, Джеред? Никаких обязательств перед семьей, никакого интереса?

— Опять верно.

— Твоя сестра на прошлой неделе родила ребенка. Ты знал?

«Джеред! Смотри, как я еду! Смотри!» Восторженный смех, подпрыгивающий под ней пони. Хихиканье и улыбка, такая искренняя. Сьюзи. Его младшая сестра. Слишком юная, чтобы рожать детей. Сколько ей? Его мысленные вычисления привели к поразительному результату. Господи! Она была на семь лет старше, чем его жена.

— Нет, — ответил он, с удивлением взирая на дядю.

— Мальчик. Они назвали его Майкл Джеред.

— Дядя, это обычная практика называть ребенка в честь титулованного родственника. Сделано, без сомнения, чтобы заставить меня раскошелиться.

— А не из-за любви, которую твоя сестра питает к тебе?

— Честно говоря, я сомневаюсь, что Сьюзан вспоминала обо мне все эти годы.

— Сколько времени прошло с тех пор, когда ты видел ее последний раз? Твоя свадьба не считается. Не думаю, что вы тогда хотя бы поздоровались.

— Слишком много лет. Вы этого признания добивались? — Джеред встал, отошел к окну. — Не думаю, дядя, что эта история так уж необычна. Она была на пять лет моложе меня. Еще ребенок, а я уже вырос.

— Осиротевший, однако, так же, как ты. Неужели ты совсем не думал о ней?

Джеред оглянулся через плечо на дядю.

— Обо мне в последнее время не было никаких сплетен, дядя? Вы поэтому вытащили что-то из прошлого, какое-то воспоминание, чтобы им бить меня? Тогда я признаю, что верно все то, что вы думаете обо мне. Я плохой брат. Практически не думал о Сьюзи.

— Ей было десять, когда она потеряла мать, и одиннадцать, когда умер ее отец.

— И я был не намного старше, дядя, если вы помните. Сьюзан взяла к себе кузина. А я, подразумевалось, должен был один справляться. Меня снова отправили в школу, не сказав утешительного слова, не поинтересовавшись, чего я хочу.

— Так вот в чем причина, Джеред, что ты постарался забыть всех, кто тебя любил? Почему ты никогда не спрашивал о родственниках твоей матери? Злился. Ну что ж поделаешь. Жизнь — непростая штука.

Джеред повернулся.

— Я не виню вас, дядя.

— И тем не менее ты в обиде на меня. Ты, Джеред, несколько недель назад сказал, что человеческая личность не определяется каким-то одним событием. Но иногда бывает иначе. Вспомни отца. Я бы взял на себя смелость сказать, что твоя мать была единственным и самым важным человеком в его судьбе, и ее смерть стала этим «определяющим событием». Он умер, потому что жизнь без нее потеряла для него всякий смысл. Как я мог объяснить это мальчишке?

Наступила тишина, во время которой Джеред отвернулся и смотрел на снег, на это белое одеяло, которое скрывало под собой скалы, холмы, расселины, оставшиеся в земле после прохождения ледника. А по нему разве не прокатился такой же ледник? Кому было до него дело?

— Дядя, он допился до смерти.

— Пистолет в этом смысле действует быстрее, но и пьянство весьма эффективно в руках самоубийц.

— Вы знаете, мой отец никогда не упоминал ее. С того самого момента, когда я принес ее, мертвую, в дом, до его смертного часа ее имя никогда не произносилось. Он винил меня, вы знаете. Сказал мне, что этот несчастный случай никогда бы не произошел, если бы не я. Он плакал. А потом умер.

— Вопрос в том, винишь ли ты сам себя?

— Я не знаю. Возможно. Я любил скакать верхом, устраивать гонки на холмах. Это всегда было небезопасно, особенно весной. А она любила ездить со мной. Ее лошадь споткнулась, и она упала. Случилось бы это, если бы она не поехала со мной? Нет. Могло бы это случиться позже? В какой-то другой день? Да.

— Судьба, Джеред? Или просто невезение?

— Я не верю в судьбу, дядя. И даже в удачу.

— А есть что-нибудь, во что ты веришь?

Джеред улыбнулся. Сосулька упала с ветки и разбилась.

— Крайне мало, — ответил он.

— Знаешь, ты идешь по губительному пути.

— Вы уже говорили это раньше. И, без сомнения, продолжите твердить до того дня, пока один из нас не умрет.

— Ты стал злым, Джеред. Это очень прискорбно.

Безразличное лицо Тессы. Ужасный шрам на белой коже. Он с шумом выдохнул и стал смотреть на корону, вылепленную на потолке, и выше, где на бледно-голубом небе были нарисованы керубины.

— И когда-нибудь моим именем будут пугать детей, да, дядя?

— Джеред, различие между порочностью и злом только в намерении. Можно оставаться порочным, гоняясь за удовольствиями, но не считая себя злодеем. Настоящее зло не требует усилий, потому что черта уже перейдена. И не раз. Я чувствую, что ты стоишь на краю пропасти. Так близко к бездне, что даже желания помочь тебе может оказаться достаточно, чтобы низринуть тебя туда.

— И вы хотите избавить меня от предстоящего падения, не так ли?

— Джеред, злой человек не может быть счастливым.

У него не было ответа на упреки дяди, только вопрос, который привел его сюда.

— Что вы имели в виду, — спросил он в тишине, — когда сказали, что я должен по-другому относиться к Тессе?