А он, увы, лгал жене, вернее – не говорил всей правды. Временами ему ужасно хотелось все ей рассказать о ее отце, об Эдит и даже о Бенвике. И это было бы… все равно что вскрыть нарыв. Да, было бы больно, но ведь если гнойник не вскрыть, то станет еще хуже, не так ли? Но он отказывался от целительной «операции», стоило ему подумать, как больно будет Элизе узнать о том, что любимый папочка – коварный интриган. Да и про Бенвика ей было бы не очень-то приятно услышать.
А уж если копнуть еще глубже, то правда о том, как поступил с ней он станет для Элизы самой болезненной. И вскрытие такого нарыва не всегда заканчивается выздоровлением – пациент может и умереть.
Хью не хотел причинять боль жене, и, конечно же, не хотел ее потерять. Но, увы, было ясно: уж если он вступил в сделку с дьяволом, то расторгнуть договор так просто не удастся. Поэтому в этом сговоре появился еще один пункт: хранить от Элизы тайну, чего бы это ему ни стоило. Хранить ради нее и ради себя.
Если удача и дальше будет ему сопутствовать, то Элиза своей добротой и искренностью растопит лед в сердце Эдит. Что же до Бенвика, то здесь шансов было гораздо меньше, но все же не исключалась возможность, что он либо одумается, либо останется джентльменом и будет держать язык за зубами.
Глава 21
Элиза начала надеяться на потепление в отношениях со своей новой семьей.
Что же касается Эдит, то та приняла подарок – веер – без шумных изъявлений благодарности, но Элизе было приятно уже то, что ее дар не отвергли. Более того, она успела заметить озадаченный взгляд Эдит, адресованный матери, и ответный одобрительный кивок графини Розмари. Когда же Элиза принесла альбом с зарисовками будущего интерьера гостиной, свекровь пригласила ее в свои покои, и там они вдвоем беседовали за чаем. Впрочем, то была скорее не беседа, а допрос с пристрастием, замаскированный под светский разговор. Вдовствующая графиня расспрашивала Элизу (весьма тактично и вежливо) о том, где та училась и кто занимался ее воспитанием. Услышав об академии миссис Эптон, свекровь, судя по ее улыбке, была приятно удивлена. Оказалось, она наслышана об этом учебном заведении, все отзывы о котором были только самыми лестными. Розмари сама предложила Элизе вместе посетить магазин, чтобы взглянуть на тот самый лиловый с аметистовым отливом материал для портьер. И тогда же она впервые назвала Элизу по имени. А ведь как холодно ее здесь приняли изначально…
Из рассказов Джорджианы Элиза знала, как много времени светские дамы тратили на рассуждения о том, кто на ком должен жениться, словно решение в этом деликатном вопросе должны были принимать именно они, а не будущие супруги. В конечном итоге Элиза пришла к выводу, что графиня видела своего сына женатым на другой девушке – на Миллисент Харлоу или, возможно, на Кэтрин Тейн, встреченных ими на Оксфорд-стрит, когда Элиза со свекровью делала заказ на перетяжку мебели. И Миллисент, и Кэтрин были красавицами, причем обе выросли в семьях, с которыми Гастингсы были дружны. Изящные, со вкусом одетые, они прекрасно знали людей, о которых Элиза не имела ни малейшего представления. Общих тем у них с вдовствующей графиней было куда больше, и Элиза могла понять, почему мать Хью мечтала иметь невесткой одну из них, а не чужую для нее девушку из совсем иного мира.
Прогресс наблюдался и в отношениях с Генриеттой, хотя заметен он был лишь в отсутствие Эдит. Генриетта заходила к Элизе, чтобы поиграть с Вилли, и даже как-то составила ей компанию, когда она отправилась с псом на прогулку в Сент-Джеймсский парк. В парке Генриетта бросала ему палку и радостно смеялась, когда тот приносил ей добычу. И как-то раз даже захлопала в ладоши, наблюдая за Вилли, решившим поохотиться на голубей. Кроме того, они с Генриеттой подолгу болтали на разные темы. И еще Генриетта много рассказывала о Хью, за что Элиза была ей очень благодарна.
Но стоило Элизе заикнуться об Эдит или о том, что так или иначе было с ней связано, как Генриетта спешила сменить тему или притворялась глухой.
– Не могу понять, за что Эдит так меня не любит, – как-то раз сказала Элиза Джорджиане во время прогулки по парку – с некоторых пор такие прогулки стали регулярными.
– Мне не хочется говорить гадости о твоей золовке, – ответила Джорджиана и со вздохом добавила: – но снобизма у нее больше, чем ума. Боюсь, что тут не обошлось без влияния Ливингстона.
– Вот как?.. – нахмурившись, пробормотала Элиза, так и не получив внятного объяснения вопиющей грубости Бенвика при встрече на Бонд-стрит. – Они что, из очень древнего рода?
Джорджиана презрительно усмехнулась.
– Если бы! Род их никак не древнее Гастингсов, и к тому же, лорд Ливингстон всего лишь виконт, так что стоит в табели о рангах куда ниже твоего мужа.
– Тогда, наверное, их оскорбляет мое происхождение… – в задумчивости протянула Элиза.